На меня направлен сумрак ночи - [70]

Альберта Щенникова задержали в московском метро с книгой Кайзера «Россия и русские» и одновременно в его серпуховском доме провели обыск, до полусмерти напугав Полину Михайловну. Формально обыск проводила милиция и искали якобы иконы (в художественную мастерскую местные алкаши то и дело приносили разную утварь, в том числе и малоценные иконы: «Купи за 5 рублей? Ну, за 3!»). Реально же искали самиздат, которого в доме всегда было много, номера журнала «А–Я». Простукивали стены, подоконники. Но по счастливой случайности Альберт за три дня все увез в Москву. Тем не менее его несколько раз вызывали на «беседы», а для устрашения вывозили зимой в лес и «беседовали» там.

Вызывали и его жену Беллу. Умная, но простодушная Белла в конце беседы наивно спросила: «Никак не пойму, чем уж так неприятен вам Виталий?» «В ответ я услышала слова отвергнутой женщины: «Он нас не любит!»»

В апреле 1982 года я удостоился беседы с тогдашним начальником Серпуховского городского отдела КГБ Угаровым В.Н. и сотрудником Гусевым Ю.М. По ходу разговора мне предлагалось эмигрировать, в противном случае – «получите срок». Наш полуторачасовой разговор я записал и с заголовком «Разговор с инспектором о поэзии» отдал в самиздат, откуда он попал в парижскую «Русскую мысль» (номер от 24 марта 1983 г.). Статья заняла целую полосу. Поскольку речь в ней шла не столько о поэзии, сколько о тоталитарном режиме в стране, дело принимало серьезный оборот.

Когда в Москве Миша Утевский передал мне номер «Русской мысли» со статьей и я дал почитать ее остальным серпуховским авторам, мои друзья ахнули: «Ну, теперь точно посадят!» Я и сам так думал. Перебирал архив и жег бумаги. А Миша Гололобов полушутливо предложил : «Господин редактор, не уйти ли вам в подполье… на огороде Саши Триденцова?»

Но еще до выхода статьи был набран очередной, пятый номер со стихами Владимира Жильцова, бывшего политзэка по горьковскому делу, и эссе В. Ерофеева о Розанове. Переплести его не удалось, и он остался незавершенным, так как после беседы в КГБ я решил сделать последний, ударный номер из избранных материалов предыдущих номеров с добавлением новых авторов, пришедших самотеком: москвичей Владимира Голицына, Ольги Рожанской и киевлянки Ирины Ратушинской (в 1983-м ее арестовали), и письмами Цветаевой к Анне Тесковой. По строке одного из стихотворений Гололобова альманах вышел под новым названием «Прогулки в Варфоломеевскую ночь», отражающим атмосферу андроповского правления, и нес элемент игры с властями (пусть поломают голову те, кто охотится за нашим альманахом!). Выходом этого номера выпуск альманаха завершился. Даже не из-за давления КГБ. Просто к этому времени все, что лежало в столах основных авторов, было напечатано.

«Реванш» состоялся в 1991 году, когда в газете «Совет», в майском «сахаровском номере», на весь разворот были напечатаны материалы авторов «Проталины» со вступительной статьей. Аналогичная публикация состоялась в феврале того же 1991 года в «Нижегородском рабочем». А моя беседа с сотрудниками серпуховского КГБ была перепечатана в 1993 году из газеты «Русская мысль» в «Совете».

ПУТЕШЕСТВИЕ ДИЛЕТАНТА, или Как я ездил к Сахарову в Горький

Зимой 1981 года Александр Бабенышев предложил мне принять участие в сборнике, посвященном 60-летию Андрея Дмит­риевича Сахарова. Я с радостью сог­ласился. С помощью друзей прово­дил опросы для социологической анкеты, отобрал несколько своих стихотворений, раздавал желающим юбилейную фотографию А.Д. Сахарова (всего их было распространено около 10 тыс.), помогал в редактиро­вании текстов. Машинописный вари­ант сборника Елена Георгиевна Боннэр в апреле отвезла Сахарову в Горький.

Тогда же у меня возникла мысль: 21 мая, в день 60-летия Андрея Дмитриевича, навес­тить его в моем родном городе.

В кругу друзей я шутил, что это я сосватал Сахарова в Горький. В 1977 году после пресс-конференции, устроенной женой арестован­ного руководителя московской хельсинкской группы Юрия Орлова Ирой Валитовой, сказал Андрею Дмитриевичу: «Приез­жайте как-нибудь в Нижний! У вас там столько друзей, которые вас любят. Да и вы в прошлом – нижего­родец!» – «Ну, вряд ли теперь я в Горький выберусь» – «А вы не зарекай­тесь!»

Предварительно надо было решить несколько проблем. Первая: как вырваться с работы. Я работал тогда диспетчером в Серпуховской «Теплосети» и находился под негла­сным надзором КГБ. О каждом моем шаге администрация была обязана сообщать «куда надо», любые поезд­ки, по возможности, пресекать. Да­же честно заработанные мной за зиму отгулы получить было нелегко. Смешно и умилительно сейчас вспоминать: на одном из совещаний партхозактива выступал представи­тель местного КГБ. Рассказывал о «нелегкой службе», о борьбе с вра­жескими разведчиками. Кто-то из зала спросил: «А у нас в Серпухове диссиденты есть?» – «Есть», – с гор­достью ответил чекист, – один, та­кой-то, работает у Евдокимова в «Те­плосети»…

И вот, вырвав подписанное моим непосредственным начальником, старшим диспетчером В.А. Фадее­вым заявление (Фадееву еще долго потом вспоминали: зачем подписал) и «отоварясь» в столице, еду в Горь­кий. Сразу после высылки Сахаро­ва один из «голосов», рассказывая о положении А.Д. Сахарова в Горьком; среди прочего сообщил: «Горьковчане относятся к Андрею Дмитриевичу хорошо. Даже продавцы соседнего магазина подкладывают ему лучший кусок мяса». «Вражеский голос» в те вре­мена, говорят, мало слушали. Но в «соседний магазин» после передачи сразу ломанулся народ – видимо, за оставшимся после академика мясом.