«На лучшей собственной звезде». Вася Ситников, Эдик Лимонов, Немухин, Пуся и другие - [51]
А он, словно и не слышит ничего и свое гнет: «Хотите верьте, хотите нет, а я буду прямым потомком князя Одоевского. Да-да – того самого, который во глубине сибирских руд. Но вот какая беда приключилась: прадедушку моего якобы за возмутительное пьянство государь император Александр Александрович княжеского достоинства лишил. Это редчайший случай в русской истории! Сам государь этот не просыхал, а род наш ни за что, ни про что обидел. Оттого стал младший сын прадедушки – мой дедушка убежденным большевиком-ленинцем. Впрочем, он тоже не просыхал, и его по этой причине из партии выперли, а заодно и из начальства тоже. И очень правильно сделали!
Вы посмотрите, что получилось. В то знаменитое лихолетье на их заводе сверхсекретном весь молодняк, всех ведущих спецов, как убежденных врагов народа, пересажали. А ведь они из этого самого народа только-только вылупились, не то что мой дедушка – бывший князь. Но про него, алкаша беспробудного, все забыли, вплоть до самой войны, а там опять на свет Божий извлекли: начальником сделали, в партии коммунистической восстановили. На все глаза закрыли: в тяжелую для страны минуту талантливый русский советский ученый «может» иметь маленькие слабости.
Когда же война окончилась и с евреями разборки начались, его опять из партии выгнали. Он, видите ли, от пьянства политическую чуткость потерял. Вместо того чтобы скрытых и явных иудеев выявлять и гнать в шею, всячески потворствовал «засилью».
Потом опять восстановили, а когда за вредность характера, выражавшуюся в превратном толковании постановлений партии и правительства, вновь порешили изгнать, он взял да и помер – прямо на партхозактиве, в сильно нетрезвом состоянии. Так и был похоронен по «первому разряду» – при всех регалиях, заработанных им в труде и бою. Вот это и называется «Круговорот колеса Фортуны». Понятно?»
Ну, я ему говорю: «Конечно, понятно. Отчего же, Костя, не понять. Старый, но котелок еще варит. Однако причем тут ваш покойный дедушка. Вы, если я не ослышался, про какого-то двойного родственника спрашивали. Это как понимать прикажите?»
Он тут улыбнулся ехидно и заявляет: «И очень даже просто. Судите сами: князь Одоевский двоюродным братом Александру Сергеевичу Грибоедову приходился – кузеном по старому стилю. Следовательно, и я – родственник Грибоедова, а сам себе – двойной родственник. И наплевать, что не князь. «Родственник Грибоедова» – это звучит гордо!»
А сам весь грустно, как погорелец убогий, улыбается.
Тогда, в развитие как бы разговора, спрашиваю я его: «Читали вы, Костя, воспоминания Жихарева Степана Петровича? Он как раз в то время жил, когда родственнички ваши еще процветали. Знатный барин был и очень театром увлекался. Это и понятно, там, при театрах, дамочки – первый сорт, не то, что наши, прости Господи, живописные крокодилицы. Ну так вот, под конец жизни издал Степа Жихарев мемуары, где всех знакомцев своих, интрижки московские да сплетни театральные в подробностях описал. В этих мемуарах упоминает он, как мне помнится, и некоего господина, который такой неприделанный был, что даже в ту добродушнейшую эпоху, все диву давались. На него один остряк взял да и специальный ругательный стих сочинили, эпиграмму то есть:
Судя по фамилии, из вашей родни господин этот будет, не так ли?»
Но не отвечает мне Костя, только трясется да улыбается. Пригляделся я тогда внимательней и вижу: а он, голубчик мой сизокрылый, в стельку пьяный, того и гляди, в отключку западет. Еле спровадил!
Ну, что вы на это скажите?
«Надо походить по домам или мастерским художников, а отнюдь не по выставкам художников. Это огромная разница. Совершенно иное дело. Ты должен вариться в обществе избранных тобой настоящих художников по их таланту от Господа нашего. Возраст тут не имеет значения, и признание и непризнание тоже…»
(Из письма В.Я. Ситникова)
Глава 8. «Школа Ситникова»
Перебирая в памяти ситниковские стенания о том, что ему незваные гости до смерти надоели, вспомнил я одну историю. Как-то раз затеял Гуков в музее-квартире пианиста Гольденвейзера некую художественную акцию провести – что-то вроде радений по авангарду. Втравил в это дело множество народу, меня в том числе, а сам потом в сторону отошел. У него вдруг начался не то запой, не то очередной духовный кризис, и авангард стал казаться ему явлением ненужным и даже вредным для «национальной органики». Но импульс был дан, и дело пошло.
В Москве 1970-х процветало несколько «независимых салонов», попасть в которые было не просто и про которых шептали с придыханием: «контролируются КГБ». Это квартира Лили Брик, «жилище» Аиды и Владимира Сычевых на Трубной и Ники Щербаковой на Садовом кольце, чердачное ателье Анатолия Брусиловского и дома американского семейства Стивенс на Зацепе и «советского иностранца» Виктора Луи в Переделкино. Там всегда имелась импортная выпивка и присутствующие блаженствовали на фоне изысканного интерьера – антиквариат, художественные шедевры на стенах, в избранном обществе – артистов, художников, интеллектуалов и остроумных собеседников.
Вниманию читателя предлагается первое подробное жизнеописание Марка Алданова – самого популярного писателя русского Зарубежья, видного общественно-политического деятеля эмиграции «первой волны». Беллетристика Алданова – вершина русского историософского романа ХХ века, а его жизнь – редкий пример духовного благородства, принципиальности и свободомыслия. Книга написана на основании большого числа документальных источников, в том числе ранее неизвестных архивных материалов. Помимо сведений, касающихся непосредственно биографии Алданова, в ней обсуждаются основные мировоззренческие представления Алданова-мыслителя, приводятся систематизированные сведения о рецепции образа писателя его современниками.
Марк Уральский — автор большого числа научно-публицистических работ и документальной прозы. Его новая книга посвящена истории жизни и литературно-общественной деятельности Ильи Марковича Троцкого (1879, Ромны — 1969, Нью-Йорк) — журналиста-«русскословца», затем эмигранта, активного деятеля ОРТ, чья личность в силу «политической неблагозвучности» фамилии долгое время оставалась в тени забвения. Между тем он является инициатором кампании за присуждение Ивану Бунину Нобелевской премии по литературе, автором многочисленных статей, представляющих сегодня ценнейшее собрание документов по истории Серебряного века и русской эмиграции «первой волны».
Настоящая книга писателя-документалиста Марка Уральского является завершающей в ряду его публикаций, касающихся личных и деловых связей русских писателей-классиков середины XIX – начала XX в. с евреями. На основе большого корпуса документальных и научных материалов дан всесторонний анализ позиции, которую Иван Сергеевич Тургенев занимал в национальном вопросе, получившем особую актуальность в Европе, начиная с первой трети XIX в. и, в частности, в еврейской проблематике. И. С. Тургенев, как никто другой из знаменитых писателей его времени, имел обширные личные контакты с российскими и западноевропейскими эмансипированными евреями из числа литераторов, издателей, музыкантов и художников.
Книга посвящена истории взаимоотношений Ивана Бунина с русско-еврейскими интеллектуалами. Эта тема до настоящего времени оставалась вне поле зрения буниноведов. Между тем круг общения Бунина, как ни у кого другого из русских писателей-эмигрантов, был насыщен евреями – друзьями, близкими знакомыми, помощниками и покровителями. Во время войны Бунин укрывал в своем доме спасавшихся от нацистского террора евреев. Все эти обстоятельства представляются интересными не только сами по себе – как все необычное, выходящее из ряда вон в биографиях выдающихся личностей, но и в широком культурно-историческом контексте русско-еврейских отношений.
Книга посвящена раскрытию затененных страниц жизни Максима Горького, связанных с его деятельностью как декларативного русского филосемита: борьба с антисемитизмом, популяризация еврейского культурного наследия, другие аспекты проеврейской активности писателя, по сей день остающиеся terra incognita научного горьковедения. Приводятся редкие документальные материалы, иллюстрирующие дружеские отношения Горького с Шолом-Алейхемом, Х. Н. Бяликом, Шолом Ашем, В. Жаботинским, П. Рутенбергом и др., — интересные не только для создания полноценной политической биографии великого писателя, но и в широком контексте истории русско-еврейских отношений в ХХ в.
Биография Марка Алданова - одного из самых видных и, несомненно, самого популярного писателя русского эмиграции первой волны - до сих пор не написана. Особенно мало сведений имеется о его доэмигрантском периоде жизни. Даже в серьезной литературоведческой статье «Марк Алданов: оценка и память» Андрея Гершун-Колина, с которым Алданов был лично знаком, о происхождении писателя и его жизни в России сказано буквально несколько слов. Не прояснены детали дореволюционной жизни Марка Алданова и в работах, написанных другими историками литературы, в том числе Андрея Чернышева, открывшего российскому читателю имя Марка Алданова, подготовившего и издавшего в Москве собрания сочинений писателя. Из всего, что сообщается алдановедами, явствует только одно: писатель родился в Российской империи и здесь же прошла его молодость, пора физического и духовного созревания.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Поразительный по откровенности дневник нидерландского врача-геронтолога, философа и писателя Берта Кейзера, прослеживающий последний этап жизни пациентов дома милосердия, объединяющего клинику, дом престарелых и хоспис. Пронзительный реализм превращает читателя в соучастника всего, что происходит с персонажами книги. Судьбы людей складываются в мозаику ярких, глубоких художественных образов. Книга всесторонне и убедительно раскрывает физический и духовный подвиг врача, не оставляющего людей наедине со страданием; его самоотверженность в душевной поддержке неизлечимо больных, выбирающих порой добровольный уход из жизни (в Нидерландах легализована эвтаназия)
Автор этой документальной книги — не просто талантливый литератор, но и необычный человек. Он был осужден в Армении к смертной казни, которая заменена на пожизненное заключение. Читатель сможет познакомиться с исповедью человека, который, будучи в столь безнадежной ситуации, оказался способен не только на достойное мироощущение и духовный рост, но и на тшуву (так в иудаизме называется возврат к религиозной традиции, к вере предков). Книга рассказывает только о действительных событиях, в ней ничего не выдумано.
Бросить все и уйти в монастырь. Кажется, сегодня сделать это труднее, чем когда бы то ни было. Почему же наши современники решаются на этот шаг? Какими путями приходят в монастырь? Как постриг меняет жизнь – внешнюю и внутреннюю? Книга составлена по мотивам цикла программ Юлии Варенцовой «Как я стал монахом» на телеканале «Спас». О своей новой жизни в иноческом обличье рассказывают: • глава Департамента Счетной палаты игумен Филипп (Симонов), • врач-реаниматолог иеромонах Феодорит (Сеньчуков), • бывшая актриса театра и кино инокиня Ольга (Гобзева), • Президент Международного православного Сретенского кинофестиваля «Встреча» монахиня София (Ищенко), • эконом московского Свято-Данилова монастыря игумен Иннокентий (Ольховой), • заведующий сектором мероприятий и конкурсов Синодального отдела религиозного образования и катехизации Русской Православной Церкви иеромонах Трифон (Умалатов), • руководитель сектора приходского просвещения Синодального отдела религиозного образования и катехизации Русской Православной Церкви иеромонах Геннадий (Войтишко).
«Когда же наконец придет время, что не нужно будет плакать о том, что день сделан не из 40 часов? …тружусь как последний поденщик» – сокрушался Сергей Петрович Боткин. Сегодня можно с уверенностью сказать, что труды его не пропали даром. Будучи участником Крымской войны, он первым предложил систему организации помощи раненым солдатам и стал основоположником русской военной хирургии. Именно он описал болезнь Боткина и создал русское эпидемиологическое общество для борьбы с инфекционными заболеваниями и эпидемиями чумы, холеры и оспы.
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.