На литературных перекрестках - [5]
— Ничего не выходит, над ним еще придется поработать, — сказал он.
К роману мне не пришлось вернуться, а жаль…
Запомнилась и вторая встреча с Горьким. В журнале «Настоящее» некий борзописец ошельмовал Сергея Маркова. Искать защиты мы решили у Горького. Позвонили по телефону Петру Петровичу Крючкову. Он выслушал и ответил:
— Я сейчас болею. Но вы ко мне приезжайте вечером. Поговорим.
В квартире, где остановился Горький, в небольшой комнате лежал в постели больной Крючков. Во время разговора с ним из соседней комнаты неожиданно вышел Горький. Хмурясь, он молча слушал наш рассказ о травле писателей на страницах «Настоящего».
Что тогда говорил Горький — не могу вспомнить и какие меры защиты он принял — также, но что он их принял — не подлежит сомнению.
«Настоящее» отозвалось незамедлительно, опубликовав на своих страницах хулиганский выпад против Алексея Максимовича.
У меня не поднимается рука процитировать строчки, направленные в адрес Горького. Это была последняя капля, переполнившая чашу терпения в Москве. Центральный Комитет ВКП(б) вынес 25 декабря 1929 года специальное постановление об исправлении «левых» перегибов и подчеркнул «отношение партии рабочего класса к великому революционному писателю тов. М. Горькому».
«Настоящее» (группа и журнал) после этого постановления прекратили свое существование.
Редакция журнала «Наши достижения» решила послать меня на Днепрострой. Инициатива исходила, как я узнал после от Крючкова или Бобрышева, от Горького. Редактор Илья Самсонович Шкапа, отправляя меня на Днепрострой, давал мне наставления и несколько раз подчеркивал, что командировка очень важная и трудная. Алексей Максимович придает ей большое значение.
На Днепрострое я пробыл почти месяц. Рукопись отправили в Сорренто, Горький отредактировал ее и прислал в редакцию для обсуждения. Мне трудно сейчас вспоминать, о каких недостатках очерка говорил на специально созванном совещании Крючков, ссылаясь на письмо Алексея Максимовича, но в 1960 году в «Летописи жизни и творчества А. М. Горького», в выпуске четвертом, изданном Академией Наук СССР, я прочитал на 9-й странице:
«Январь, до 29.
Читает очерк Н. Анова «Днепрострой» (присланный для «Наших достижений»), находит его растянутым, изобилующим повторениями. Указывает, что эти недостатки вызваны тем, что автор, как и многие молодые очеркисты, считает очерк не беллетристическим произведением. Отмечает, что «Записки охотника» Тургенева, «Губернские очерки» Щедрина, «Севастопольские рассказы» Л. Толстого, ряд произведений Писемского, Слепцова, Мельникова (Печерского) написаны в жанре очерка. (Очерк «Днепрострой» после переработки был напечатан в 3 и 4 номерах «Наших достижений»).
Письмо П. П. Крючкову, 28 и 29 янв. Арх. Г.»
Секретарь журнала Николай Петрович Барков отдал мне рукопись с правкой Алексея Максимовича. После его смерти редакция какого-то журнала попросила у меня первые три странички под честное слово «на один день» для пересъемки. По наивности, я дал и назад, конечно, не получил. Сейчас в моем архиве хранится эта рукопись, но — увы — без трех страничек.
«Днепрострой» был издан Госиздатом, а отдельные главы опубликованы в хрестоматиях и даже переведены за границей.
Петр Петрович Крючков, один из членов редколлегии журнала «Наши достижения», хорошо ко мне относившийся, как-то в разговоре сказал:
— Помните, Алексей Максимович посоветовал вам написать про казахского певца. Забыл, как его зовут. Еще в Париже выступал, золотую медаль получил.
— Амре Кашаубаев!
— Советую вам выполнить свое обещание. Сейчас — это важная и нужная тема. Сделайте о нем хотя бы небольшой очерк для «Наших достижений».
Я решил вместо очерка написать пьесу о казахском певце. В ней Амре Кашаубаев был выведен под именем Серке Алиева.
Пьеса, — я теперь понимаю хорошо, — вышла неудачной. О ее недостатках сообщил мне Алексей Максимович в письме, приложив прочитанную рукопись. Он писал:
«Возвращение Серке» еще не пьеса, а только материал для пьесы, хороший материал. Обработали вы его торопливо и поверхностно. Серке — как поэт, как артист — не показан. Возить его в Америку — не нужно, на мой взгляд, вполне достаточно Парижа, эта поездка в Париж оправдана. Америка не оправдывается ходом действия. Казахи говорят у вас чрезмерно по-русски, слишком однообразно. Вам следует изменять фразеологию, однако, не искажая слов. Женщин мало, это тоже плохо действует. Над пьесой необходимо работать и очень, а в этом виде она, — думается мне, — на сцену не пойдет.
Привет. А. Пешков».
Горький думал правильно. Пьесу «Возвращение Серке» поставил в тысяча девятьсот тридцать четвертом году только один симферопольский театр, и на этом закончилась ее эфемерная жизнь.
Но совет Алексея Максимовича подумать над темой о казахских певцах глубоко запал мне в душу. Потерпев неудачу с пьесой, я задумал написать повесть. В тысяча девятьсот сорок восьмом году, попав в Павлодарскую степь на родину Исы Байзакова, я засел за работу. Повесть превратилась в роман «Крылья песни» о зарождении казахского советского театра. Главными героями его стали акын Иса Байзаков и Амре Кашаубаев, знаменитый певец Казахстана.
Анов Николай Иванович — автор известных романов «Ак-Мечеть», «Крылья песни», «Пропавший брат», пьес «По велению сердца», «Оренбургская старина», «Наследники».«Гибель Светлейшего» — новая приключенческая повесть Анова.Судьбы героев повести — Николая Николаевича Потемкина, потомка светлейшего князя, екатерининского вельможи Григория Потемкина, богача-коллекционера Чумина и ученого коневода Пряхина переплетаются на фоне событий гражданской войны.Николай Анов — мастер увлекательного приключенческого сюжета, писатель большой культуры, и новая его повесть будет встречена читателями с интересом.В книгу включен также рассказ «Филателист», опубликованный в 30-х годах в журнале «Красная Новь» и вышедший отдельным изданием в библиотеке «Огонька».
На всех фотографиях он выглядит всегда одинаково: гладко причесанный, в пенсне, с небольшой щеткой усиков и застывшей в уголках тонких губ презрительной улыбкой – похожий скорее на школьного учителя, нежели на палача. На протяжении всей своей жизни он демонстрировал поразительную изворотливость и дипломатическое коварство, которые позволяли делать ему карьеру. Его возвышение в Третьем рейхе не было стечением случайных обстоятельств. Гиммлер осознанно стремился стать «великим инквизитором». В данной книге речь пойдет отнюдь не о том, какие преступления совершил Гиммлер.
В этой книге нет вымысла. Все в ней основано на подлинных фактах и событиях. Рассказывая о своей жизни и своем окружении, я, естественно, описывала все так, как оно мне запомнилось и запечатлелось в моем сознании, не стремясь рассказать обо всем – это было бы невозможно, да и ненужно. Что касается объективных условий существования, отразившихся в этой книге, то каждый читатель сможет, наверно, мысленно дополнить мое скупое повествование своим собственным жизненным опытом и знанием исторических фактов.Второе издание.
Очерк этот писался в 1970-е годы, когда было еще очень мало материалов о жизни и творчестве матери Марии. В моем распоряжении было два сборника ее стихов, подаренные мне А. В. Ведерниковым (Мать Мария. Стихотворения, поэмы, мистерии. Воспоминания об аресте и лагере в Равенсбрюк. – Париж, 1947; Мать Мария. Стихи. – Париж, 1949). Журналы «Путь» и «Новый град» доставал о. Александр Мень.Я старалась проследить путь м. Марии через ее стихи и статьи. Много цитировала, может быть, сверх меры, потому что хотела дать читателю услышать как можно более живой голос м.
Алан Фридман рассказывает историю жизни миллиардера, магната, политика, который двадцать лет практически руководил Италией. Собирая материал для биографии Берлускони, Фридман полтора года тесно общался со своим героем, сделал серию видеоинтервью. О чем-то Берлускони умалчивает, что-то пытается представить в более выгодном для себя свете, однако факты часто говорят сами за себя. Начинал певцом на круизных лайнерах, стал риелтором, потом медиамагнатом, а затем человеком, двадцать лет определявшим политику Италии.
«История» Г. А. Калиняка – настоящая энциклопедия жизни простого советского человека. Записки рабочего ленинградского завода «Электросила» охватывают почти все время существования СССР: от Гражданской войны до горбачевской перестройки.Судьба Георгия Александровича Калиняка сложилась очень непросто: с юности она бросала его из конца в конец взбаламученной революцией державы; он голодал, бродяжничал, работал на нэпмана, пока, наконец, не занял достойное место в рядах рабочего класса завода, которому оставался верен всю жизнь.В рядах сначала 3-й дивизии народного ополчения, а затем 63-й гвардейской стрелковой дивизии он прошел войну почти с самого первого и до последнего ее дня: пережил блокаду, сражался на Невском пятачке, был четырежды ранен.Мемуары Г.
Русский серебряный век, славный век расцвета искусств, глоток свободы накануне удушья… А какие тогда были женщины! Красота, одаренность, дерзость, непредсказуемость! Их вы встретите на страницах этой книги — Людмилу Вилькину и Нину Покровскую, Надежду Львову и Аделину Адалис, Зинаиду Гиппиус и Черубину де Габриак, Марину Цветаеву и Анну Ахматову, Софью Волконскую и Ларису Рейснер. Инессу Арманд и Майю Кудашеву-Роллан, Саломею Андронникову и Марию Андрееву, Лилю Брик, Ариадну Скрябину, Марию Скобцеву… Они были творцы и музы и героини…Что за характеры! Среди эпитетов в их описаниях и в их самоопределениях то и дело мелькает одно нежданное слово — стальные.