На литературных перекрестках - [3]

Горький скосил взгляд на титульный лист рукописи. Я поспешил предупредить его вопрос.

— Это мой псевдоним. А рассказ в сборнике был подписан моей настоящей фамилией. Сейчас я отбросил из нее первые две буквы.

— Как назывался рассказ?

— «Смерть Агаши».

Горький наморщил лоб, стараясь вспомнить, но так и не вспомнил.

А я продолжал рассказывать о своем литературном пути. Хвастать было нечем. Только через десять лет я напечатал в Москве два рассказа, и лишь в 1927 году журнал «Сибирские огни» опубликовал мою первую повесть «Награда». С нее, по существу, и началась моя деятельность в художественной литературе.

Горький начал перелистывать страницы моей рукописи, испещренные пометками и исправлениями. Попутно он высказывал свои замечания. Один из главных героев романа, старик Семилетов, которого я писал почти с натуры и в котором алмаатинцы легко бы узнали знаменитого садовода Никиту Трофимовича Моисеева, — понравился Горькому. Он одобрительно отозвался:

— Сильная, интересная фигура. Вот такие талантливые русские мужики, что в лаптях тысячи верст отмеривали, делали большие дела в глухом краю. И побочная дочка губернатора любопытно задумана, однако поработать над углублением характеров еще следует.

Алексей Максимович отметил ряд недостатков, а вообще расценил рукопись положительно. Потом он разговаривал с Сергеем Марковым о его рассказе «Голубая ящерица». А затем началась беседа о Сибири и Казахстане. Марков стал рассказывать о сибирских делах, главным образом, литературных, я — о Семипалатинске, Кзыл-Орде и своих поездках по степи.

Горького интересовал Турксиб, казахское земледелие, положение женщины и особенно культурно-просветительная работа в аулах. Он расспрашивал о казахских школах, красных юртах, газетах, о работе комсомола.

Я вспомнил об Исе Байзакове, вместе с которым мне пришлось выпускать на Куяндинской ярмарке живую газету. Рассказал эпизод, который хорошо сохранился в моей памяти. Однажды, когда в День кооперации собралась многотысячная толпа слушателей, неопытные работники агитпункта, проезжая ка грузовой машине, бросили в толпу листовки и брошюрки. Сильный ветер подхватил их и понес по степи. Они запорхали в воздухе, кружась подобно огромным бабочкам. Сотни джигитов дружно хлестнули коней. Каждый из них стремился наловить побольше листовок. Слушатели мигом забыли про живую газету. Разгорелось спортивное воодушевление, какое можно наблюдать во время кокпара.

Надо было привлечь джигитов обратно на покинутые места. И вот тут сказался изумительный талант Исы Байзакова. Его подняли на горб верблюда, и он начал импровизировать, бросая в толпу каскады слов. Волшебная сила поэтических образов была настолько могущественна, что порядок восстановился буквально в одну минуту. Листовки были забыты сразу же. Тысячная толпа пеших и конных слушателей одобрительно смеялась. А Иса Байзаков уже обличал джигитов и настоятельно требовал, чтобы тот, кто нахватал много листовок, немедленно принес их на агитпункт, потому что печатное слово дороже курдючного сала и незачем одному человеку сразу десять листовок.

Горький с интересом выслушал этот рассказ. Он расспрашивал, много ли в Казахстане таких акынов, как Иса Байзаков, делаются ли попытки записать их выступления, не знаю ли я казахских писателей.

Я назвал имя Мухтара Ауэзова, работавшего при мне в 1924 году в семипалатинской газете «Казах-тли». Пьесу его «Енлик — Кебек» мне пришлось видеть на сцене только что родившегося казахского театра в Кзыл-Орде.

Горький стал расспрашивать об актерах, о репертуаре, о влиянии русского театра на казахский. Я был знаком с казахскими актерами Амре Кашаубаевым и Серке Кожамкуловым и рассказал о них. Рассказал, как режиссер Серке, бывший следователь уголовного розыска, играл в пьесах одновременно две мужские роли и одну женскую.

Алексей Максимович проявил большой интерес к Амре Кашаубаеву, к его необычайной биографии. Неграмотный каркаралинский пастух, певец, он был вызван наркомом просвещения А. В. Луначарским из Семипалатинска в Москву и поехал в Париж для участия в этнографическом концерте на Всемирной выставке. Амре Кашаубаев выступал одиннадцать раз, он спел песни «Агаш-аяк», «Кара-торгай» и еще много других. Среди его слушателей были Ромен Роллан и Анри Барбюс. Они возили казахского певца по Парижу. Так пришла слава к Амре, но казахская степь признала его раньше. Когда известный собиратель музыкального фольклора А. Затаевич приехал в Семипалатинск записывать казахские песни, ему сразу указали на Амре, как на выдающегося певца. Амре спел музыковеду добрый десяток песен, которые вошли в сборник мелодии, изданный Затаевичем.

Имя А. Затаевича и его замечательная работа были Горькому известны. Он заговорил о могущественной силе искусства, организующего труд человека.

— Надо полагать, Затаевич записал далеко не все песни, созданные казахским народом, — сказал Горький. — Но и полторы тысячи песен — это большое богатство, свидетельствующее о музыкальности казахского народа. Пример Затаевича достоин всяческого подражания. Писатели, живущие в Казахстане, должны собирать по крупицам золото народного фольклора — стихи, сказки, пословицы — это большое и нужное дело. Надо внимательно прислушиваться, как в творчестве народных певцов отражается новая жизнь молодой республики. Деятельность акына в советском строительстве так же общественно важна, как и деятельность литератора. Очень хорошо, что вы привлекли Ису Байзакова к участию в живой газете на ярмарке. Очень хорошо, что он сейчас работает в театре. Но акын должен найти свое место и на строительстве Турксиба. Искусство и труд неотделимы.