На литературных перекрестках - [12]

Сейчас он говорил о настоятельной необходимости современных пьес. Казахский зритель должен видеть на сцене пьесы лучших советских драматургов. Надо чаще показывать со сцены и произведения мировых классиков — Гоголя, Островского, Шекспира, Мольера.

Кто-то стал подсчитывать, сколько пьес для казахского театра написал Мухтар, насчитали, примерно, около двадцати оригинальных и переводных.

Я слушал хозяина и гостей и почему-то вспомнил Чехова. Да ведь именно Ауэзов сыграл в развитии казахского театра точно такую же роль, как Чехов в успехе МХАТа. Невольно напрашивалась параллель между чеховской «Чайкой» и «Енлик — Кебек».

Мы разошлись после полуночи. Прощаясь со мной, Мухтар Омарханович спросил:

— Ну как? Движется перевод?

— Движется.

V

Перевод двигался значительно медленнее, чем я рассчитывал. В четвертом томе было шесть глав. Худо, хорошо ли я перевел три, половину книги, и принимался за четвертую главу. Главный режиссер театра Мар Владимирович Сулимов, ставивший мою пьесу «Наследники», торопил меня, требуя серьезных исправлений. Очевидно, я сделал большую ошибку, взявшись одновременно делать две работы.

Но если бы даже все было благополучно с пьесой, все равно я не поспевал к сроку Пока еще не поздно, чтобы не подвести автора, надо было вовремя «отключиться» от перевода.

Четвертую главу я все же перевел до конца. И снова получилась осечка. Мухтар забраковал ее так же, как и вторую. На этот раз неудача меня не огорчила. Я торопился и заранее знал, что к добру это привести не могло.

— Придется четвертую главу сделать заново! — сказал Мухтар. — Забудьте вы Анатоля Франса. Я люблю длинные фразы, это мой стиль.

— Хорошо, — согласился я. — Я переведу ее заново. Но вы видите, каким темпом идет работа? Целиком весь роман я физически не смогу закончить к сроку.

— Что же делать?

— Если вы хотите, чтобы «Знамя» начало печатать роман к вашему юбилею, нужно немедленно найти переводчика, который сразу же приступит к работе над пятой и шестой главами. А в это время я заново переведу четвертую главу. При этом условии мы вдвоем сумеем одновременно закончить весь перевод.

Я слышал в телефонную трубку, как тяжело вздыхал Мухтар. Молчание длилось долго. Я чувствовал, мой довод показался ему убедительным.

— Ну, хорошо. А кто же возьмется закончить эти две главы?

— Зоя Сергеевна Кедрина редактирует книгу. Если она согласится, лучшего переводчика и не надо. Она уже вошла в роман, в судьбу героев, в их характеры.

— Вы правы, — сразу согласился Ауэзов. — Сейчас я позвоню ей в Москву, а после сообщу вам.

Через четверть часа он позвонил мне:

— Зоя Сергеевна согласилась. Она будет переводить пятую и шестую главы, а вы постарайтесь, в это время заново перевести четвертую.

Первую и третью главы Мухтар одобрил, и я считал, что к ним больше не придется возвращаться. Но вышло не так. Сверив текст перевода с казахским вариантом, автор обнаружил, что эти две главы сильно сокращены. Он проверил по абзацам и потребовал восстановить сокращенные места.

Короче говоря, над четвертой главой «Абая» пришлось посидеть значительно дольше, чем я предполагал. Но работа была закончена к сроку, в конце нюня.

2 июля 1958 года я получил письмо от З. С. Кедриной. Между прочим, она писала:

«Сегодня сдала рукопись «Абая» в Гослит и в «Знамя». Мухтар Омарханович прислал в оба места письма, в которых хвалит нашу с Вами работу…»

В сентябре общественность Казахстана широко отметила шестидесятилетний юбилей Мухтара Омархановича Ауэзова. Журнал «Знамя» опубликовал четвертую книгу «Абая». Она вышла также в Казгослитиздате и Гослитиздате.

В декабре следующего года мы ехали в одном вагоне в Москву на декаду казахского искусства и литературы. Эпопея «Путь Абая» была выдвинута на соискание Ленинской премии. Мухтар был доволен. Жизнь ему улыбалась. Он мне говорил о романе, который задумал написать в ближайшие два-три года. Глаза его загорались. Творческие планы были широки, бодрый голос звучал уверенно. Невозможно было представить, что через два с половиной года смерть поставит точку над всеми этими мечтами.

— Вот видите, — говорит Мухтар Омарханович, — я был прав, когда привлек вас к переводу «Абая». Вы и пьесу успели написать, посмотрим ее в Москве.

Декада казахского искусства и литературы прошла в Москве с большим успехом. На обсуждении критики много говорили о четвертой книге «Абая», автора хвалили за окончание классической эпопеи из жизни казахского народа.

В тысяча девятьсот пятьдесят девятом году я был в доме творчества в Ялте. Рано утром 22 апреля по радио передавали имена лауреатов, награжденных Ленинскими премиями. Мухтар Омарханович был среди них. Я хотел послать ему приветственную телеграмму, но кто-то из писателей сказал мне, что Ауэзов лежит в больнице.

В мае я приехал в Москву. Операция у Мухтара Омархановича прошла благополучно.

Я поздравил его с Ленинской премией.

— Вот видите, — сказал он, — не напрасно я вас мучил с переделками. В итоге получилось хорошо. Я правильно сделал, что остановил свой выбор на вас.

Больничная обстановка тяготила Мухтара.

— Я могу писать, — жаловался он, — но вынужден ничего не делать. А работа предстоит интересная. Задумал большой роман о судьбе советской казахской интеллигенции.