На линии огня - [10]

Спарки встал из кресла и плеснул в стакан немного воды, чтобы погасить пламя. Солли не нравилось, когда на коврах лопались стаканы и возникали пожары в гостиницах. Это было единственным неприятным качеством Солли — он не разрешал Спарки устраивать где-либо пожар, пока за это не было заплачено вперед. Но он не бил мальчика, кормил его и одевал, и вовсе не считал Спарки каким-то ненормальным из-за того, что тот обладал способностью воспламеняться, и, наконец, Солли Мартин был первым добрым человеком из всех, кого Спарки доводилось когда-либо встречать. Думать о нем как о своем отце Спарки не хотелось: отца своего он не знал, была только длинная череда законченных пропойц с их доведенными до отчаяния женами, которые использовали мальчика для того, чтобы получать от государства пособие на содержание ребенка, и которые потом только издевались над ним и унижали. Нет, только не «отец». Спарки не хотел считать его отцом. Другое дело — старшим братом. Вот кем был для него Солли Мартин, и мальчик не был еще достаточно взрослым и не стеснялся признаться самому себе, что любит Солли. Он зажег еще одну спичку и бросил ее в стакан. Только чтобы не огорчать Солли, он не станет поджигать этот отель, когда они уйдут отсюда.

* * *

А тем временем у дома, находившегося в двух милях от этого отеля, остановила на обочине свой «Континенталь» Руби, и с парадного крыльца тотчас же спустились три бездельника, чтобы поближе рассмотреть машину.

Руби открыла дверцу и, демонстративно установив над приборной доской противоугонное устройство, вышла из машины и заперла дверцу.

— Джексоны здесь проживают? — спросила она, обращаясь к одному из юнцов, самому рослому, с огромной копной волос в стиле «афро».

— Да тут кругом Джексоны, — угрюмо ответил тот. — Хорошая машина.

— Ничего хорошего, — возразил второй. — Хорошая двести двадцать пять миль дает. Гоночная — вот это хорошая. А это просто «Континенталь».

— Заткнись, — сказал самый здоровый. — Это хорошая машина.

— Правильно, — подтвердила Руби. — Это хорошая машина, а я хорошая хозяйка, и я еще раз спрашиваю тебя по-хорошему: Джексоны здесь проживают?

Верзила встретил ее холодный уверенный взгляд, который заставил его вспомнить кое-что о вежливости.

— Четвертый этаж с тон стороны, — проговорил он. — А вы кто?

— Друг семьи, — ответила Руби. — Присмотрите за машиной, хорошо? И, если кто-то попытается ее угнать, скажите, что внутри есть баллон с отравляющим газом, который выходит наружу, если попытаться завести мотор без ключа.

— Да ну?

— Можешь не сомневаться, — сказала Руби. — Правда, это не так страшно, как кажется. Он не смертельный. Просто на всю жизнь останешься слепым.

— Не слабо, — заметил парень. Руби кивнула.

— Это, чтобы в другой раз неповадно было.

Быстро поднявшись по ступенькам крыльца каменного дома, входная дверь которого походила на бланк-заказ на участие в международном конкурсе нецензурных выражений. Руби нажала звонок Джексонов. В это время за ее спиной трое юнцов уже горячо обсуждали вопрос, где можно спереть противогаз, чтобы можно было спереть машину, не оставшись при этом слепыми. Руби улыбнулась. На звонок никто не отвечал, и она, толкнув дверь, вошла в дом и двинулась вверх по лестнице.

Звонок на двери квартиры Джексонов, расположенной на четвертом этаже, тоже не работал. И Руби принялась барабанить в дверь, пока изнутри не раздался голос:

— Ради всего святого, перестаньте стучать! Кто это там?!

Дверь не открывали.

— Тетя Летти, это Руби.

— Кто?

— Руби, ваша племянница.

Дверь не открывалась. Вместо этого женский голос спросил:

— А как зовут твою маму?

— Корнелия. Она все так же курит свою трубку из кукурузного початка и носит серебряный медальон из доллара, который вы ей однажды подарили.

Дверь резко распахнулась. Маленькая негритянка со сморщенной от старости физиономией, напоминавшей сушеный чернослив, окинула Руби взглядом с головы до ног, после чего, схватив за локоть, втащила в комнату.

— Руби, деточка, что случилось?! От кого ты прячешься?!

— Почему вы решили, что я от кого-то прячусь, тетя Летти?

— Потому что мало кто приезжает в Ньюарк просто в гости. У тебя все в порядке, девочка?!

— Все хорошо, тетя Летти. Правда все хорошо.

И когда старушка наконец успокоилась, то заключила Руби в такие крепкие объятья, словно хотела наверстать упущенное за те десять лет, которые они не виделись.

— Заходи, девочка! Ой-ей-ей, какая же ты стала большая да красивая! Заходи и расскажи все своей тете Летти. Как там мама? И что же все-таки тебя к нам привело?

— Я подумала, что, может, вы могли бы приютить меня у себя на несколько дней, — ответила Руби, следуя за женщиной на кухню через анфиладу комнаток, прибранных, но почти без мебели.

— Я так и знала, что ты от кого-то прячешься, — проговорила Летти Джексон, — раз хочешь здесь остаться.

Руби рассмеялась.

— В самом деле, тетя Летти, вы самая подозрительная женщина, которых я только знала! Разве я не могу просто приехать в гости?

В конце концов разные увещевания и неподдельно веселое настроение Руби успокоили старую женщину. Пока Руби сидела за кухонным столом и разговаривала с тетей, старушка суетилась, готовя то печенье, то чай, и при этом все требовала, чтобы Руби рассказала ей о том, чем она занимается, как идут ее дела, как поживают ее мать и брат, обормот Люсиус, так назвала его старушка, произнеся это сочетание как одно целое, точно это был какой-то титул, вроде «принц Чарльз» или «король Эдуард». Вышло «обормотлюсиус».