На крыльях мужества - [39]

Обхожу несколько раз "ильюшин", кулаком постукиваю по обшивке плоскости: "Куда сегодня понесет нас конь-огонь?". Стрелок Аркадий Кирилец облокотился на парашют, лежит, покусывая и сплевывая сочную травку.

Рядом - с набором инструментов - техник Павел Золотов. Внимательно осматривает каждую деталь, каждый болтик, смотрит на нас, тихо напевая: "Жил на свете старый "ил", на разведку он ходил".

- Лейтенант Круглов и младший лейтенант Драченко, к командиру, передал приказ дежурный.

Заходим в домик к майору Круглову. Все по-походному и просто: на столе телефон, карты, россыпь разноцветных карандашей. Федор Васильевич подводит нас к развернутой карте, делает пометки.

- Нужно пройти до Ясс, затем опуститься к Хуши, сфотографировать дороги, правый берег Серета. Ведущий - младший лейтенант Драченко. Прикрытие - шестерка "яков". Сопровождать будет капитан Луганский. Сведения нужны вот как, - провел рукой по шее майор. - Из дивизии снова звонили: сведения, сведения, сведения...

С Костей Кругловым мне не часто приходилось выполнять подобные задания, хотя и знал, что летчик он смелый, дерзкий в бою, а вот с Сергеем Луганским каши фронтовой пришлось поесть изрядно. Прикрывал он нас еще под Харьковом, Сергей слыл квалифицированным мастером воздушного боя, легко "читал" и знал повадки врага, его манеру драться. Он "опробовал" своим огнем почти все типы вражеских машин. Я хорошо знал и его товарищей по оружию: Ивана Корниенко, Николая Дунаева, Гарри Мерквиладзе, Евгения Меншутина, Василия Шевчука, Николая Шутта.

С Николаем у нас завязалась какая-то особая дружба, да и в наших характерах было много общего...

Попадешь, бывало, в горячую ситуацию, а Шутт тут как тут: словно добрый работник гвоздит гитлеровских асов. Затем: "Горбатые", работайте спокойно. Небо чистое, как слеза ангела. Привет. Риголетто". И поет: "Сердце красавицы склонно к измене" или "Да, я шут, я циркач, так что же?" В общем, с Шуттом для врага были шутки плохи.

Любимым приемом Шутта был вертикальный маневр ведения боя с резкими эволюциями машины. Этот прием всегда ставил немецких летчиков в невыгодное положение. Атаки Николай производил преимущественно сзади, с последующим выходом вверх, что давало ему превосходство в высоте на протяжении всего воздушного боя. А это в известной степени обеспечивало победу.

В ясную погоду Шутт выходил из атаки на солнце, при горизонтальном маневре делал правый вираж, так как вражеским летчикам для правого виража требуется больше времени, да и к тому же правые фигуры они делали хуже, неповоротливее. Тут и открывал прицельный огонь.

Здесь следует сказать, что у штурмовиков, прикрываемых Николаем, никогда не было потерь.

Смелостью он обладал безграничной, шел на самое рискованное дело. Нет, Николай не был сорвиголовой: точный тактический расчет, какая-то, сверхинтуиция помогали Шутту найти самое уязвимое место в строю гитлеровцев и нанести разящий, внезапный удар. Этого симпатичного крепыша знали буквально все в корпусе: от командира до водителя БАО.

Однажды, когда мы освобождали Харьков, части инспектировал заместитель командующего 2-й воздушной армией по политчасти генерал-майор авиации Сергей Николаевич Ромазанов. В то время, когда он был на аэродроме, приземлялась группа истребителей. А один самолет остался в воздухе и проделал такой каскад фигур высшего пилотажа на низкой высоте, что у некоторых гостей, как говорится, дух захватило.

- У него что - задание пилотировать над аэродромом? - со строгими нотками в голосе спросил Ромазанов комдива.

- Наши истребители сегодня сбили много фашистских самолетов, стушевался комдив, - вот он и дает знать о победе. Да и сам он, наверное, угрохал пару-тройку гитлеровцев. Шутт с пустыми руками никогда не возвращается.

- Ну раз так, пусть салютует, - увидев, с какой гордостью наблюдают за своим товарищем летчики, сказал генерал. - Хотелось бы с вашим Шуттом познакомиться поближе. Вижу, что он пилот высшего класса.

Генерал Ромазанов сам тоже когда-то летал, был летчиком-наблюдателем.

Частые встречи у нас были и с генералом Степаном Акимовичем Красовским. Несмотря на постоянную занятость - не каждый может представить, что такое командование такой сложной махиной, как воздушная армия, - он находил время, чтобы поговорить с рядовыми летчиками, знал многих в лицо, шутил, подбадривал. В разговоре использовал народные поговорки и пословицы - речь его отличалась убедительностью, сочностью, доступностью. Прост и внимателен к людям, к сердцу воспринимающий их радости и беды, он всегда осуждал верхоглядство, показную лихость и бездумный риск. По заслугам кое-кому давал и нагоняй "за беспорадок". Степан Акимович говорил с явно белорусским акцентом и "беспорадок" произносил именно так.

...Идем во вражеский тыл. Внизу проплыли Бельцы. Камышовые и кирпичные крыши. Вокзал. Составы. Платформы с танками, орудиями. Цистерны. Садик с маленькой раковиной открытой сцены. Сверкнула ракета, точно пояс, вышитый стеклярусом. Под нами зеленеют виноградники, тянутся холмы, плывут тонкие извилистые черточки дорог. И дальше вполне мирная картина. Но рядом с этой идиллией замечаем и колонны машин, многочисленные огневые точки, отсечные позиции, плотные проволочные заграждения - "спирали Бруно", "пакеты Фельдта". Все надо положить на пленку, запомнить визуально.