На крутом перевале - [91]

Трудно прошел год, пока она не закончила свой институт. И вот приехала в гарнизон. Каким сумасшедшим было их счастье — все время вместе!

Год за годом он упорно трудился, полностью посвящая себя военной службе. Помогали энтузиазм молодости, любовь к армии, самоотверженность. Случалось, целыми неделями они виделись только поздними вечерами. Он уходил и возвращался затемно, оставлял ее в ожидании и заставал ожидающей. Анка встречала его с беспокойством и любовью. И даже когда он, сломленный усталостью, засыпал, она продолжала трудиться. Пусть не покажется это смешным, но ни у кого в гарнизоне не было такой аккуратной, отутюженной формы, как у него. Анка была настоящей женой военного.

И так легко и быстро все разрушить? Что же это за любовь, если при первом порыве ветра она погибает? Сам же все рассказал, все объяснил. Владимир не понимал Анку.

Обида погнала его из дому сюда, в эту глушь, подальше от Анки. Но здесь он многое понял. И прежде всего то, что Анка ему необходима. Любовь и тоска мучили его так, что он готов был на коленях проползти все эти долгие километры, если бы знал: она простит, она вернется. Но надежды на это нет. Он понял: ушло главное в любви — безграничная вера в близкого человека. Оставалось ждать, надеясь, что время возродит эту веру.

Но оказалось, что ждать он тоже не может. В одиночестве сердце его устало, а мысли все время рвались к Анке. Жизнь его была полна любовью, но любовью виноватой, тоскующей.

Месяц назад Владимир решил сделать первый шаг. Он ехал уверенный, что встреча поможет им понять друг друга. Но та поездка ничего не решила.

Он приехал поздно вечером и позвонил: боялся, что Анка ему не откроет. Она сняла трубку.

— Анка! — Его голос как тупой удар, от которого у нее перехватило дыхание.

Он ждал, а она все не отвечала. Она молчала, а он ловил в трубке ее слабое, неровное от волнения дыхание.

— Анка! — в отчаянии повторил он. — Анкуца!

Анка не отвечала, и он с ужасом почувствовал, как пустота начинает оборачиваться пропастью.

— Ты где? — все же спросила она, но слова получились сдавленные, как будто застряли в горле.

— Здесь, в городе! Можно приехать? — обрадовался он. И через несколько мгновений услышал:

— Я тебя…

Может, она хотела сказать: «Я тебя жду»? Но фраза оборвалась, Анка расплакалась. Оанча бросил трубку, выскочил из кабины и побежал по улице. Он добежал до новых корпусов городка. Большие окна темно поблескивали в свете фонарей, Оанча бегом бросился по лестнице.

Дверь была открыта. Войдя, он почувствовал, что сил больше нет. Хватаясь за стену, чтобы не упасть, добрался до комнаты. Остановился в дверях. Анка больше не плакала, она ждала его в кресле, набросив на плечи медно-желтый, цвета осенних листьев, халат. Сидела немая, замкнувшаяся. Взгляд, заблудившийся где-то у него за спиной, ничего ему не говорил, но ничего и не скрывал.

Если бы он только что не слышал ее голос, не поверил бы, что она в минуту слабости и отчаяния может так горько плакать. Анка встретила его бесстрастная и холодная, как стена. Оанча снова почувствовал разверзающуюся пустоту. Скорее, пока не поздно, перебросить мостик, соединиться!

— Я за тобой приехал, Анкуца!

Она вздрогнула и снова застыла, даже не переменив позу, только опустила глаза. Он ощутил свою полную беспомощность, обвел взглядом комнату, будто искал в чем-то опору, и вдруг заметил на столике между креслами остатки печенья в картонной коробке, недопитую бутылку вина, постель в беспорядке, смятую подушку, влажную от слез.

Все завертелось у него перед глазами. Даже тишина, царившая вокруг, стала жестоким и равнодушным противником. Оанча судорожно глотнул воздух, схватился за притолоку, усилием воли заставил себя успокоиться. Взгляд его выхватил лежащую на столике пачку сигарет. В пепельнице — десять — пятнадцать окурков, едва прикуренных, раздавленных тяжелой нервной рукой. Тут он понял, что знает того человека, который только что был у Анки. У него всегда хватало терпения лишь на несколько затяжек, бросал сигарету, прикуривал следующую.

Владимир со страхом посмотрел на Анку. В его взгляде были и гнев, и упрек, но Анка не отвела глаз.

— Тэнасе? — выдохнул он.

— Тэнасе… — глухо уронила Анка жестокое слово. Все теперь казалось ей ненужным, особенно объяснения, а тем более оправдания.

Оанча никак не мог осознать, почему Анка приблизила к себе именно Георге Тэнасе. Он действительно вертелся в кругу их друзей, но был человеком угрюмым, раздражительным, привязчивым, с постоянно влажными от пота руками и шеей, с дряблой кожей на щеках, с белесыми, вечно слезящимися глазами. А усы его напоминали помазок!

Оанча каким-то чужим голосом вызывающе бросил:

— Давно?

— Только что выставила… — На лице Анки появилось отвращение, но Владимир этого не заметил, он весь кипел от возмущения и обиды.

Вокруг Анки снова выросла стена ледяного непроницаемого молчания. Она замерла и, казалось, даже не дышала.

Оанча больше не смотрел на Анку, не ощущал ее присутствия. Он долго, не замечая ничего вокруг, сидел на краю кровати, упершись локтями в колени и обхватив голову руками, тихонько покачиваясь, словно в поезде, который увозил его по неведомому пути. Счастливая, солнечная жизнь с Анкой уходила стремительно, как встречный на разъезде. Владимир не мог ни о чем думать, ничего решать. Он видел, видел! Рядом с головой Анки на подушке отвратительная образина инженера Тэнасе. Тэнасе доволен, развалился в постели, обнял Анку, прижимается к ней своей потной дряблой щекой. Он смотрит на Владимира и криво, хитро, мерзко ухмыляется…