На крутом перевале - [35]

— Я тебя заставлю откусить все остальные!

— Нельзя. Даже каннибалы откусывают чужое мясо, а не свое.

Наш учитель биологии — что поделаешь, учителей не выбирают, как профсоюзные органы, — с возмущением говорил коллегам о своих страданиях на уроке:

— Дело не только в том, что он кретин, он оказывает дурное влияние на весь класс. Рэзван срывает мне уроки. Я вкладываю всю душу в них, а они…

Горбатый привлекал меня не совсем обычным видом — интеллигентные и лукавые глаза, выпуклый череп, длинные сухие руки, короткое деформированное туловище. Когда он замечал, что я смотрю на него с любопытством, он многозначительно клал руки с растопыренными пальцами на свой горб.

— Твоего горба не видно.

И он считал меня калекой. Калека. А я ничего не предпринимал, чтобы объясниться. Я упрямо верил, что это долг моих учителей — не впадать в заблуждение. Если они не были способны приблизиться к истине, если не могли ее познать, тем хуже для них. Чем больше я опускался в их глазах, тем больше падали и они в моих. Только все это для меня уже не имело значения. Мало-помалу я научился не делать различия между преподавателями — какие относились ко мне нормально, а какие нет. Я дошел до того, что мои настоящие реакции автоматически тормозились, когда задавались вопросы, которые мне казались провокационными или поверхностными. Но что еще страшнее — я начал терять веру в себя, а иногда, причем все чаще, задавать себе, вопрос: а может, действительно во мне есть что-то дегенеративное? И дело идет к своей фатальной развязке. Я с жадностью читал биографии людей знаменитых, но с какими-то болезненными отклонениями. Я появился на свет, когда мои родители были уже в довольно солидном возрасте. В детстве они недоедали, жили в нищете, страдали от холода и болезней — это могло отразиться на наследственности. Моя мама провела в больницах до и после моего рождения много времени и даже не смогла вскормить меня. Все это, и вместе взятое, и каждое порознь, могло бы кое-что объяснить. В те годы я чувствовал себя насекомым, запутавшимся в паутине, словно в ткани фальши и путаницы. Сомнения не покидают меня и сейчас. Я не в состоянии навести порядок в этой мысленной неразберихе.

* * *

— А чего ты ожидал от армии, Вишан?

— В первую очередь, чтобы она избавила меня от моего прошлого.

— А ты подумал, как это произойдет?

— Откуда я знаю? Может, при помощи более уплотненной программы, больших нагрузок.

— То есть программы занятий, которая не оставила бы тебе времени думать о чем-то другом? Ты надеялся забыть, кто ты, кому ты обязан появлением на свет? Ты хотел вычеркнуть из жизни годы до службы в армии?

— Что-то в этом роде.

— Ну что тебе сказать? Ты ошибся. В такой армии, как наша, ничего подобного произойти с тобой не может. Тебе надо было родиться пораньше. Даже я не застал те времена, когда служба настолько отупляла солдата. Нельзя, понимаешь?

Понимать-то я понимал, но где же выход? Мое прошлое высасывало из меня соки по ночам, как вампир кровь из своей жертвы.

— Но я думаю, что армия, которая способна защитить целую страну от посягательств захватчиков и от стихийных бедствий, может защитить одного солдата от кошмаров, преследующих его.

— Предположим, что мы могли бы заставить тебя забыть о прошлом, подобно тому, как сбрасывают с плеча ненужный груз. Кем бы ты стал? Человеком без прошлого?..

— Стал бы заново рожденным.

— Вот как?.. Значит, дитя, которое еще не стоит на ногах. Мы аннулируем прошлое солдат и принимаем их прямо из пеленок, из рук нянечек… Нет, дружище, армии нужны молодые мужчины, которые прошли первую школу жизни, которые знают и могут столько, чтобы нам осталось лишь научить их стрелять из винтовки, воевать и защищать землю, на которой живешь. Понимаешь?

— Понимаю, товарищ капитан. Но как все-таки со мной?

— Как быть с тобой?..

— Я бы хотел объяснить подробнее, чтобы вы поняли, что именно со мной происходит. Мне кажется, будто меня вытащили из настоящего и бросили в прошлое, я нахожусь в настоящем, а живу в прошлом. Я пытаюсь взглянуть по-новому на все пережитое, переосмыслить каждое происшествие, каждое мгновение. Я не могу заснуть ночью и оттого днем мало на что гожусь.

— Если ты упиваешься этим жалким состоянием воспоминаний, то тратишь время понапрасну и усложняешь свою жизнь.

— Но я каждый раз ищу разгадку, хочу понять, почему все произошло так, а не иначе, и…

— И все-таки, к каким выводам приходишь?

— Что дал осечку. Вся моя жизнь — это цепь ошибок. Я похож на одну из тех пуль, которая задевает цель по касательной и рикошетит в сторону.

— Ты так молод, еще так молод, чтобы думать об этом…

— Я знаю, что в таких случаях говорят: ты, мол, молод, вся жизнь у тебя впереди, за тобой будущее…

— Конечно, ты хочешь знать, как тебе поступать сегодня.

— Я солдат и считаю своим долгом поставить вас в известность о том, что со мной происходит. Эта болезнь, назовем ее так, по-другому даже и не назовешь, убавляет мои силы. Если дела пойдут так и дальше, в один прекрасный день я упаду под тяжестью своего прошлого, как скотина под тяжестью ярма. И я не думаю, что это можно рассматривать лишь как личный вопрос.