На круги своя - [49]

— Можешь идти один, — отвечала она. И он ушел.

Словом, менее чем за полчаса она порвала со своим старым другом и завязала отношения с норвежцем, который всего лишь полтора часа назад целовал на прощанье свою невесту.

Как это могло случиться? — спрашивал он у самого себя, но времени на размышления у него не было. Преимущество шведки состояло в том, что она совершенно его понимала, и он смог наконец выговориться после долгого пребывания в заключении; стоило ему лишь высказать намек, как она уже его понимала, она жадно впитывала поток его слов, она следовала за изгибами его мысли и получала ответ на множество вопросов, которые давно ее занимали.

Но она была нехороша собой и скверно одета, так что порой он даже испытывал стыд при мысли, что его могут счесть поклонником этой женщины. И тут вдруг его охватило глубокое сострадание к ней, каковое она не замедлила воспринять как покорность.

Они пошли бродить по городу, от одного кафе к другому, и разговаривали без умолку. Порой он испытывал угрызения совести, а порой она вызывала в нем отвращение за то, что проявила такую жестокость по отношению к своему прежнему другу. Они сошлись в своем вероломстве, что-то роковое заставило их обоих в этот вечер поступить коварно. Она с самого начала спросила про его помолвку, а он отвечал, сперва уклончиво, но, поскольку она выспрашивала и выспрашивала с дружеским участием, он взял да и выложил ей все как есть. Начав говорить о своей любви, он разгорячился, она же, разгорячившись в ответ, заслонила своим блеском ту, «другую». Образы обеих совместились, и то, что, казалось бы, должно разделять их — женщина, которой не было рядом, — лишь сильней притягивало их друг к другу.

* * *

На другой день они снова встретились, и она неустанно возвращалась к прежней теме — к его невесте. Но сегодня она больше была склонна анализировать, истолковывать и начала вслух выражать сомнение в его предстоящем счастье. Но вела себя при этом весьма осторожно, сдержанно, она просто упражнялась в объективном психологическом анализе. Она умела вовремя взять обратно какое-нибудь слишком грубое слово, чтобы не оттолкнуть его.

На беду, он как раз к полудню получил письмо от своей возлюбленной — ответ на его страстное прощальное письмо. Она писала исключительно о делах, подавала высокопарные добрые советы, иными словами, проявляла педантичную узость взглядов — и ни малейших признаков того, чего можно ждать в письме молодой девушки. Это вызвало у него неприятное чувство и испортило настроение. Причем до такой степени испортило, что, встретив свою новую приятельницу, он с безграничной жаждой разрушения принялся изучать под микроскопом ту, другую. И шведка, наделенная женским знанием женских тайностей, тоже не постеснялась давать самое обидное толкование всем мелким деталям, о которых он ей рассказывал. Короче, он бросил волчице своего агнца, и та принялась разрывать его на куски, в то время как он равнодушно наблюдал за происходящим.

* * *

В начале апреля, то есть три недели спустя после описываемых событий, наш норвежец сидел в послеобеденную пору в кафе с Лаис — так ее называли с тех пор, как она, ничего в общем собой не представляя, сделалась всеобщей приятельницей.

Норвежец сидел с отсутствующим видом и, как обычно, — «готовый ко всему». Сохранять помолвку исключительно с помощью переписки оказалось делом трудным и стало еще трудней после того, как слухи о случившемся дошли до ее отца и повергли того в полное отчаяние. Дело в том что отец у нее был статский советник, проживал в Оденсе, а когда наезжал в столицу, то бывал принят при дворе, «имел дюжину орденов» и готов был скорее застрелиться, нежели стать тестем отъявленного нигилиста. Чтобы положить конец этой связи, старец продиктовал свою волю, которую конечно же было невозможно исполнить. Заключалась эта воля в том, что для начала все долги должны быть уплачены, а жених иметь гарантию твердого дохода. Но поскольку у драматурга не может быть гарантированных доходов, ибо он живет единственно благосклонностью публики, жених счел свою кандидатуру отвергнутой, а себя свободным, каким он, собственно говоря, и был. Но эта унизительная переписка по финансовым вопросам ослабила его чувство, ибо любовные письма, испещренные цифрами, поистине материнскими советами, практическими рекомендациями касательно разных издателей и тому подобным, отнюдь не подбадривали литературного пирата. И когда переписка пошла на убыль, он снова начал считать себя совершенно свободным человеком. Лаис с присущим ей тщеславием приписывала себе заслугу в этом разрыве, для чего у нее, впрочем, не было никаких оснований. Счастливое для его дальнейшей жизни обстоятельство произошло несколько дней спустя. С севера приехал приятель Лаис и на правах старого поклонника принялся активно за ней ухаживать, поэтому она даже и не заметила охлаждение норвежца.

Чтобы воздать почести вновь прибывшему, она в последние дни устраивала прием за приемом, отчего все пребывали в состоянии полного разброда, когда душа словно распадается на части, порождая бесцельные мысли.