На круги своя - [44]

Единственный, кто принял ее всерьез, был он сам, чужой человек. Он-то и сумел увидеть, что она вовсе не ребенок, а женщина, с которой можно разговаривать обо всем, что тебе интересно, о людях и о книгах, ни разу не ощутив при этом надобности разъяснить сказанное.

* * *

Проснувшись на другое утро вполне отдохнувшим, он попытался припомнить события и людей вчерашнего дня. Обычно после каждого очередного знакомства, чтобы постичь новый характер, он имел обыкновение вызывать в памяти «соответственные речи», как он это называл, вспоминая старых друзей, походивших на того, чей характер его заинтересовал. Порой эта психологическая процедура совершалась сама по себе, и, когда он стремился вспомнить нового знакомца, на передний план выступал образ знакомца старого, в большей или меньшей степени заслоняя собой образ нового. Вот и теперь, когда он припоминал вчерашнюю фрекен Икс, он не мог представить ее себе, не увидев рядом с ней свою замужнюю, не первой молодости кузину, которая всегда была ему глубоко безразлична. Таким образом эротические мысли, если даже таковые имелись, были оттеснены на задний план, и осталась лишь память о добром друге женского пола. Вот почему он в полном спокойствии отправился ввечеру к ней, без малейших признаков того смущения, которое обычно испытываешь, желая произвести впечатление на молодую даму.

И вот почему его приняли как старого знакомца; он увидел себя в девичьей, элегантно обставленной комнатке с превосходным письменным столом, живыми растениями, семейными портретами, коврами и удобными стульями.

Поскольку ее подруге-художнице что-то помешало прийти, он был вынужден довольствоваться ее обществом, хотя, как ему казалось, это не совсем отвечало правилам хорошего тона. Но прямая и безыскусная манера хозяйки прогнала прочь раздумья, которым он хотел предаться и которые наверняка носили бы обидный для нее характер.

Итак, они сидели друг против друга и вели непринужденную беседу. На ней было черное шелковое платье с синими отворотами в стиле ампир и темная кружевная накидка, которая спадала с плеч наподобие сети. Это придавало ей весьма женственный вид, а услышав ее привычный светский тон, он почему-то вдруг подумал: «Не иначе она в разводе!» Лицо ее, которое он теперь разглядывал при полном освещении, имело гладкий, словно лепной лоб, свидетельствующий о сильной воле, не переходящей, однако, в упрямство, глаза были большие, резко очерченные, как это свойственно детям юга, а нос, казалось, во время роста вдруг изменил решение и, совершив изгиб где-то на середине, стал весьма походить на римский. Эта, весьма неожиданная линия носа придавала особый шарм ее профилю, напоминавшему камею.

Сегодня их разговор носил еще более оживленный характер, поскольку к этому времени им удалось накопить некоторый запас совместных впечатлений, которые можно дополнительно обсудить, знакомств, которые можно подвергнуть анализу, предложений, которые можно проверить. Они сидели рядом и словно бы вырезали силуэты своих друзей, а так как ни один из них не хотел выглядеть злопыхателем, вырезали аккуратно, не самыми острыми ножницами.

За этой невинной игрой мысли он невольно обратил взгляд на большую, полную роскошных роз корзину для цветов. Глаза ее тотчас сумели прочитать его мысли, и в то же мгновение слуга внес бутылку вина и сигареты, а хозяйка поднялась с места и подошла к розам.

«Она помолвлена», — подумал он и почувствовал себя совершенно лишним.

— Эти розы я получила в подарок от своего друга перед его отъездом, — сказала она.

И затем, чтобы доказать, что она вовсе не помолвлена, небрежно отломила ветку, но букет оказался скреплен проволокой, она принялась искать ножницы — ножницы же, как выяснилось, лежали в шкатулке для шитья на нижней полке этажерки, она опустилась на колени да так с них и не встала. И, продолжая стоять на коленях, она воткнула две самые красивые розы в петлицу его сюртука, а затем протянула руку, чтобы взять бокал вина, и чокнулась с ним.

— Розы и вино служили рефреном в одной из моих баллад! — сказал он, находя ситуацию слегка нелепой, впрочем, не столь уж и значительной.

— О, прочтите мне свою балладу.

Он совершенно ее забыл.

Она поднялась, снова села, и тут он дерзнул обратиться к ней с просьбой рассказать про свою жизнь; она рано уехала из родительского дома, родители ее разошлись, хотя и без официального развода, поскольку оба были католики, воспитывалась она в монастырском пансионе, сперва в Лондоне, затем в Париже, Италии и еще много где; в Париже и у английских монахинь ее особенно донимали религией, и в конце концов она на все плюнула, естественно ощутив после этого некоторую пустоту, но ожидая, подобно всем остальным, что в мир рано или поздно придет что-то новое. А в настоящее время она, как и ее ровесницы, все свои интересы устремила на вызволение человечества из бедности, освобождение его от гнета. Ницше ненадолго приковал ее внимание — как, впрочем, и многое другое, — после чего она отложила его в сторону, внеся перед этим небольшие коррективы в свои чрезмерно завышенные надежды на всеобщее равенство.