Так, выходит, я еще и радоваться должен. «Вторая попытка»… Философ! Скоро я научусь говорить. Не может быть, чтобы мой язык и меня же не слушался. И что же? Так Маше и сказать: «Мама, я твой муж»? Или делать вид, что не умею читать, не умею писать, водить машину. Всю жизнь прикидываться. Сначала – маленькой девочкой, потом – девушкой, потом… Меня даже пот прошиб при мысли о том, что мне придется быть женщиной.
Все начинать с нуля. С абсолютного нуля! Это что, и есть мой второй шанс? Или мне просто предоставлена возможность некоторое время – каких-то семьдесят лет! – побыть в шкуре женщины? Зачем? Вернее – за что?
А друзья? Мой характер, наконец, привычки, неприемлемые для женщины, – все прахом?
В палату вошли знакомые практикантки, видимо, полюбоваться на гениальную девочку (на меня). Забывшись, я машинально сказал:
– У вас не будет сигареты?
Они оторопело переглянулись и снова уставились на меня.
– Ух ты! Скажи еще что-нибудь!
Я совершил ошибку. Отступать было некуда.
– С удовольствием с вами побеседую, но сначала позовите мою маму.
Говорить было чрезвычайно трудно – к языку как будто гирю привязали. Но все же это была человеческая речь, пусть картавая и шепелявая, но вполне понятная.
Девицы продолжали стоять на месте, как вкопанные, и я, чтобы вывести их из оцепенения (но в основном, конечно, из озорства), повторил свою просьбу по-английски. Возможно, международный язык общения был им более близок, так как после этого они вылетели в коридор пулей. Не успел я и глазом моргнуть, как в палату ворвалась целая делегация врачей и сестер во главе со знакомой акушеркой.
– Вот эта? – показал в мою сторону благообразный старик в очках. Он бережно взял меня на руки.
– Значит, душечка, мы уже разговариваем?
– И даже по-английски! – вставили практикантки.
– Ну-с, о чем же мы с тобой поговорим?
– Да о чем хочешь, дедуля! – ответил я, откровенно любуясь произведенным эффектом. – Но прежде я хочу знать, моей матери уже рассказали о гибели отца?
Акушерка, казалось, уже потеряла способность удивляться и только выдавила:
– Д-да…
– Так вот, друзья мои. Передайте ей, что ее муж Алексей Воронов жив и здоров. Вот так-то. Жив и здоров! – повторил я. – И, черт, дайте же наконец закурить!
