На краю пропасти - [13]

Она сказала нежно:

— Ах, милый, ты меня напугал.

И он подошел к кровати, и опустился на колени, и обнял ее.

— Это ты меня напугала. Ты кричала во сне. Что с тобой было, приснился кошмар?

— Да, ужасный сон! Но теперь это не важно.

Все было совершенно не важно, если рядом был Дейл, если он был с ней нежен. Кошмары ей больше не снились, а когда она проснулась, в окна светило солнце и Дейл наливал чай. Если какая-то тень и пролегла между ними, теперь она исчезла, будто ничего и не было. Сразу после завтрака Дейл собирался на аэродром, как раз сейчас ему страшно нравилось летать. Они поговорили об этом, и о полетах, и о том, как удачно ему удалось продать взлетную площадку по собственной цене. По правде говоря, в основном говорил он, а Лайл просто радовалась, потому что Дейл был доволен.

— Интересно, что сказал бы мой отец, если бы узнал, что когда-нибудь эта вересковая пустошь принесет такой доход. Но в случае войны очень значительные денежные ассигнования будут выдаваться на выращивание пшеницы, а война непременно будет. Во времена моего деда можно было стоять там, где теперь аэродром, спиной к морю, и не видеть перед собой ничего, кроме пшеницы. Забавно, если все это вернется. Тогда на этом сколачивались большие состояния. Но к несчастью, такого не повторится. Они уж как-нибудь ухитрятся содрать с нас всю нашу прибыль, черт их возьми!

Дейл сидел на краю кровати, волосы его были взъерошены, глаза улыбались. Пижама в голубую и белую полоску подчеркивала темный цвет его чистой, смуглой кожи. Расстегнутый воротничок открывал взгляду сильную шею. Лайл почувствовала, как ее захлестывает древний инстинкт преклонения перед героями. В этом чувстве было что-то примитивное, и она ощутила стыд. Дейл… Другие женщины считали его красивым, преследовали его. Некоторые даже не стеснялись довольно грубо проявлять свои чувства. Но он — не для них. Он принадлежит ей! Лайл не хотела испытывать таких собственнических чувств, но она ничего не могла с собой поделать.

Дейл засмеялся и спросил:

— О чем ты думаешь?

И когда она ответила:

— О тебе, — он обнял, поцеловал ее и, не отнимая от нее руки, произнес:

— Продолжай, дорогая, потому что я хочу с тобой поговорить.

— О чем? — спросила Лайл, и сердце ее похолодело, когда она услышала ответ:

— О Тэнфилде.

Дейл слегка отодвинулся, чтобы видеть ее лицо. Его рука соскользнула с ее плеча и остановилась на колене.

— Видишь ли, я должен дать ответ Тэтхему.

— Да.

На большее она была не способна. Ей показалось, что вся их жизнь зависит от того ответа, который предстоит дать Дейлу. Если он примет предложение мистера Тэтхема, продаст Тэнфилд и переедет на две мили дальше от моря, в Мэнор-хауз, они смогут жить счастливо. Но если он не сможет расстаться с этим домом, Тэнфилд по-прежнему будет высасывать из них все соки, и они станут подобны седым, полумертвым старикам, волокущим непосильную ношу на вершину бесконечной горы. Она сцепила руки так крепко, будто пыталась удержать что-то очень важное, что Дейл пытается отнять. Не только у нее — у них обоих.

Лайл пристально смотрела в его лицо. В ее глазах читалось мрачное предчувствие: ведь каждый раз после разговора о Тэнфилде их отношения оказывались почти на грани разрыва. Но сегодня лицо Дейла было серьезным, а не угрюмым. Он оперся на руку и сказал:

— Тэтхем дает хорошую цену. Многие назвали бы меня дураком за то, что я отказываюсь от сделки. Но ты не относишься к большинству. Ты — моя жена, Лайл. Если у меня будет наследник, его матерью будешь ты. Вот об этом я и хочу поговорить с тобой.

Внезапно голос его изменился и сорвался:

— Так трудно заставить тебя понять. А я ужасно нетерпелив. Я начинаю сердиться и говорю разные вещи, а ты обижаешься и пугаешься, и у нас ничего не выходит. Но я подумал, что мы могли бы поговорить об этом иначе. Я подумал, что ты могла бы попытаться понять мою точку зрения.

Дейл увидел, как Лайл побледнела. Краска сбежала с ее щек, и кожа стала белой. Она прошептала почти беззвучно:

— Я постараюсь.

Он выпрямился, глядя в другую сторону.

— Тебе не нравится Тэнфилд, ты ясно дала это понять. Нет, нет, все неправильно, я хотел сказать совсем по-другому. Так чертовски трудно заставить тебя понять…

Дейл снова повернулся к ней.

— Лайл, помоги мне, постарайся понять.

— Да, да.

— Тогда вот так… Если у тебя есть дом, который принадлежал семье так долго, как Тэнфилд, то он уже не твой. Это как родная страна: ты ей принадлежишь. Она — на первом месте. Посмотри на картины в длинной галерее. Все эти люди жили здесь, проводили здесь весь свой век. Многие из них оставили какой-то след в своей эпохе. И все они уже покинули этот мир. Но Тэнфилд остался. И он по-прежнему будет стоять здесь, когда мы умрем, а если у нас будут сыновья, он все еще будет существовать и после их смерти. Разве ты не понимаешь, что я хочу сказать? Наша жизнь не имеет значения, как и жизнь наших детей. Мы исчезнем, и они исчезнут, а Тэнфилд останется.

Глаза его вспыхнули, щеки порозовели.

Лайл смотрела на него, цепенея от ужаса. Он сказал: «Ты могла бы попытаться понять», и она ответила: «Я постараюсь». Но ей не нужно было стараться. Понять было очень легко. И чем яснее она понимала его слова, тем страшнее ей становилось. Значит, люди, человеческие жизни, Дейл, она сама, их дети — ничто перед этой огромной, бездушной казармой, которую бесконечные жертвоприношения все новых и новых поколений делают еще уродливее и дороже! Да, это была вполне понятная точка зрения, но Лайл она казалась совершенно дикой и пугающей.