На Краю - [60]

— Как же тут люди-то живут? — пробормотал я, обращаясь к коню. Орлик не ответил. Я потрепал его по холке и вернулся к костру, чувствуя себя одиноким и беспомощным, как никогда в космосе. В темноте мне всюду мерещились опасности. Я все же попытался поспать, подстелив куртку и накрывшись шкурой, найденной на заимке, но толком уснуть так и не смог. К рассвету костер погас, и я засобирался в дорогу.

Про разбойников я не забывал, но встретиться с ними, к счастью, не довелось. К концу второго дня я дотащился до Сосновки, чувствуя себя так, как будто побил мировой рекорд. Мышцы, только-только переставшие ныть от разнообразных физических упражнений, заболели снова. Напомнили о себе даже поджившие порезы на груди и следы на спине от нагайки.

На въезде в Сосновку тоже стоял импровизированный шлагбаум. Я подъехал поближе и придержал коня.

— Кто здесь? — окликнули меня.

— Из Ключей я. Алексеем зовут.

— По какому делу?

— К Мастеру вашему. Приемник у нас сломался.

— Ах вот в чем дело, — засмеялся дежурный. — Много вас таких, очередь придется занять.

— Разберусь, — усмехнулся я. — Лучше скажи, как к старосте вашему проехать.

Дежурный оттащил в сторону «шлагбаум».

— Сначала прямо, — он махнул рукой вдоль улицы. — Возле кривой сосны налево повернешь, второй дом как раз старосты и будет.

Сосновка была поменьше Ключей, но дом старосты, как и дом Добрыни, оказался двухэтажным. Я спешился и заколотил кулаком в калитку.

— Ну, кто там на ночь глядя? — отозвался голос.

— От Добрыни я, из Ключей. По важному делу.

— Подожди.

За забором послышался шум хлопающих дверей, голоса. Я обнял Орлика за шею. Стало тревожно. Но тут калитка распахнулась.

— Заходи, коль пришел. На конюшне переночуешь, староста завтра тебя примет.

— В темноте одни недобрые дела твориться могут? — понимающе отозвался я.

— Ишь, разбирается! — старик в каком-то невообразимом тулупе поднял повыше фонарь и впился взглядом в мое лицо. Да, Добрыня был прав, везде здесь свои порядки. Суровой военной демократией Ключей в Сосновке и не пахло, да и вежливость по отношению к гостям считалась необязательной. Я пожал плечами. Главное было — Бовва, на прочее мне плевать.

— Иди за мной, — проскрипел старик и повел меня куда-то на задворки.

В конюшне было тепло. Я отряхнул Орлика от снега, расседлал и подвел к яслям. Лошади зашевелились, зафырчали, потревоженные.

— Тихо, тихо, — бормотал я, пытаясь держаться подальше от невидимых в темноте лошадиных крупов. Привязав Орлика, я осторожно, наощупь, отступил к стене и зарылся в ворох свежего сена. Сон пришел не сразу. Я прислушивался к звукам, доносящимся снаружи. Ветер злобно ударял в стену, и я невольно ежился. Что я скажу Анне Бовва, как поведу разговор? Я сам этого не знал и решил заранее ничего не планировать. Многое будет зависеть от того, слышала ли девушка-радист о чужаке с небес, которого приютили в Ключах, или эта новость сюда не добралась.

Утром меня растолкал все тот же неприветливый старик.

— Староста ждет, — сказал он.

В доме старосты на полу лежали ковровые дорожки. Староста расположился в столовой. Жестом подозвав меня к столу, он важно представился:

— Вадим Петрович Ковалев. Садись, раздели со мной трапезу, а о деле — потом.

Я без долгих разговоров присел к столу и потянулся к кувшину с молоком. Это было то, что больше всего нравилось мне на Земле. Да еще свежевыпеченный хлеб, с горячей хрустящей корочкой. Он был совершенно не похож на ту синтетику, которой я питался на корабле.

Я изложил старосте просьбу Добрыни прислать Мастера.

— За оплатой дело не станет, — добавил я.

Староста внимательно изучил бумагу, данную мне Добрыней — сложенный в несколько раз листок бумаги, непонятным образом разлинованный на косые линии.

— Ну что ж, — сказал он. — Не ты первый Мастера просишь, но перед Добрыней я в долгу. Пойдем, познакомлю вас да объясню, что надо к вам съездить.

Сердце у меня заколотилось.

— Но сначала доешь! — наставительно сказал Ковалев. Пришлось торопливо дожевать хлеб и допить молоко.

Домик, где поселили Мастера, стоял на отшибе, на вершине холма. Внизу змеилась ледяной полосой небольшая речушка. Отчего-то я подумал, что Земля, вступи она в Союз, стала бы одной из беднейших планет Края. Никакого производства, нет электричества, нет машин, даже самых простых. Только радио, да и то исчезающая редкость. Но все это могло бы появиться. Сюда приехали бы люди, готовые развивать и такой мир. Если бы не Солнце… Увы, но время Земли закончилось. И Анна Бовва должна была понимать это, как никто другой. Она, конечно, собиралась вернуться — потом, когда все успокоится. И все, что мне нужно, это убедить ее вернуться сейчас, со мной. Или хотя бы помочь вернуться мне.

Мы приблизились к домику, увязая в свежем снегу. Староста поднялся на крыльцо. Постучал, но скорее для порядка, и взялся за ручку двери. Я перевел дыхание. Сердце гулко стучало в ушах, и у меня не получалось его унять. Мы вошли в крошечные сени, а оттуда в кухню, к печи. Там было жарко натоплено.

— Анна! — крикнул староста.

— Это вы, Вадим Петрович? — Из комнаты показалась невысокая, хрупкая девушка. Теперь я мог наконец-то составить полное впечатление о ней. Я впился в нее глазами, ища сходство с Викторией Красновой. Похожи? Да ничуть. Вики выше ростом, и грудь у нее больше, а ее зеленые глаза и челку невозможно забыть. Я вдруг почувствовал, что скучаю по напарнице, хоть и зол на нее за то, как она со мной поступила. У настоящей Анны Бовва была худощавая фигура, русые волосы, заплетенные в косу по местным обычаям, открытое миловидное лицо. Цвета глаз я не разглядел. Единственное, что в девушках действительно было общего, это чуть курносый нос. Но на лице Вики он смотрелся изящно, а вот Анну делал проще и некрасивее.