На краю - [25]
— Да ты что, в своем ли уме? — спрашивает, и вселившаяся минуту еще тому назад в его взор лукавинка, хитринка будто выскользнула из глаз.
— Предупреждал я тя, чтоб не переспрашивал, да слушал хорошень, — смакует слова довольный Жахтан, отмахиваясь руками от назойливых комаров, прижав к себе стоячую косу.
— Да как же это так… Да рази ж…
— А вот все так-то вот поначалу, а потом, когда разберутся, разложут все по кусочечкам, другой получается разговор…
— Да ты что мелешь-то, порода твоя невдалая, али забыл, как тогда-то в походе ночью обходили рязанцев поганых… Как кляли их вместе с их дружком Ягайлою… Выдернуло, что ли, у тебя из памяти это все или как?
— Ишь ты, ишь ты расходился — ты лучше комара с носу сгони — отъест, трудно дыхать будет без носу-то…
Денис хлестнул себя по лицу с остервенением — проняли его комары, слушать не дают эдакую весть. Да и правда ли то все — поди брехня.
— Ну, ну, — стал напротив, дожидается.
— А чего сказать — тут думать надо. Глядеть на все эти шесть годков, как на листочки опавшие — каждую жилочку на них, как гадалка на ладонях разобрать — какая куда да зачем…
— Ну что мелешь языком, что несешь… Знаешь чего — так скажи, а не тяни кота за хвост.
— Экий прыткий, все тебе вынь да положь. Ну сам смекай… К примеру сказать, хорошо помнишь, как шли на Лопасню, как переправлялись через Оку…
— Ну, помню, — замирает Денис, будто и в самом деле перебирает в памяти и поход тот, и переправу.
— Ну а теперь пораскинь мозгами.
— Ну?
— Почему это, спрашивается, от Ягайлы, который шел по правую от нас руку, мы вона как боронились: и дозоры выставляли, и лазутчиков посылали по ночной темени, и чего ничего…
— Ну?
— Вот тебе и ну. А припомни, что левый наш край, Олегов, — кто его остерегался — кто на ту сторону чего выставлял?
— И то верно, — тянет Денис, — скажи на милость, а ведь и правда… У, чертяка окаянный — куснул как…
— Так. Теперь смотрим дальше — другую жилочку, на другом листочке…
— Ну ворожи, ворожи, да только поскорее.
— Чай не забыл приказ-наказ самого князя: «Чтоб не обижать никого из рязанцев!» Помнишь чи не?
— Да ить как же не помнить.
— Вот то-то и оно.
— Ух ты-ы-ы… — Удивление растягивает лицо Дениса, усыпанное насевшими враз комарами. — Сам, что ли, надумал или кто подсказал, а?
— Не то главное. Слухай дальше.
— Так, так.
— А возьми сразу же после Куликова поля…
— Да, да.
— Что он — Олега ругал или хвалил?
— Не припомню чтой-то.
— А я вот знаю — что ни так, ни так. А потом враз шлеп, да и договор с ним ровнехонько через год, стало быть, от лета Рождества Христова эта будет…
— Да ладно тебе, какая разница… Пропадем мы тут с тобой, давай шибче рассказывай, засечет комар.
— А по тому договору, если у тебя голова на плечах есть, сообразить должен, что оказался тот самый Олег ни больше ни меньше как рядышком с самим Владимиром Андреевичем Серпуховским.
— Ох ты-ы…
— Вот тебе и «ох ты». Мало того, назвал князь Олега младшим своим братом — ну как самого Владимира Андреевича — значит, приравнял их местами, хотя навроде как один-то герой, а второй-то в аккурат — наоборот.
— Ну, Жахтан, ну — голова… Ну, точно кто-то наставил тебя, не сам же ж ты до такого вот дошел…
— Да какая те разница, сам — не сам. Не хошь — так и не буду. — Он обижается, плюет на широкие изработанные ладони, собирается продолжить прерванное разговором дело.
— Да ты что? — набрасывается на него Денис. — Ты что? То ж я так, ради… Не придуряйся, давай дальше…
— Ну ладно, бог с тобой, — постоял, подумал: говорить или не говорить дальше. Говорить. — Так ты ж гляди лучше — и что же Владимир Андреевич! Что он, осерчал, что ли, на князево то решение, обиделся? Или как?
— Да?
— А ничуть. Принял. Протянул руку Олегу как брату.
— Господи, царица небесная! — перекрестился Денис, шлепнул себя еще раз по лбу.
— А что это значит, как ты думаешь?
— Ой, не знаю — откуда ж мне…
— А то, что и он, значится, Владимир-то Андреевич, тоже знал все про Олеговы дела во вражеском стане, о дружбе той его с Мамаем поганым. Знал да помалкивал, пущай народ одно думает, а он другое. Тайное.
— Скажи на милость.
— Вот так-то вот, брат, а ты все одно твердишь все годы — предатель, предатель. Вот оно чем обернулось. Оказался — такой же герой, как и Владимир Андреевич наш. Скажи ты, рисковый какой! Вдруг бы чего — голова долой в одночасье.
— Да, тут уж чего говорить. Ну и теперь эта свадьба.
— Да! Свадьба — вот тебе уж куда больше. А ить все верно, уж и денек выбран, уж все промеж ними обговорено, благословение родительское получено — стало быть, и напрямки породниться пожелали.
— Дай-то им бог…
— Дай…
Замолчали мужики. Снова подмял под себя человеческие голоса комариный гуд. Да только недолго прожил — снова вгрызлись косы в ситник: «д-з-з-е-еннь», «дж-и-ик». Заохали, оседая, вымахавшие на прибрежных обильных земляных соках упругие стебли нетронутого, не примятого никем, подкошенного под основание острыми косами ситника.
…Чего взялись выкашивать урему, зачем полезли в низину, в комариное царство, что, других мест, что ли, нету, вокруг слободы вона их сколь, чистин с шелковыми отавами да с порепавшимися на солнцепеках горячими ягодами — чего их сюда занесло? «Да видать, так-то вот нужно им было!» — прикинул на всякий случай, примерился Вербин Бездельник.
У Славика из пригородного лесхоза появляется щенок-найдёныш. Подросток всей душой отдаётся воспитанию Жульки, не подозревая, что в её жилах течёт кровь древнейших боевых псов. Беда, в которую попадает Славик, показывает, что Жулька унаследовала лучшие гены предков: рискуя жизнью, собака беззаветно бросается на защиту друга. Но будет ли Славик с прежней любовью относиться к своей спасительнице, видя, что после страшного боя Жулька стала инвалидом?
В России быть геем — уже само по себе приговор. Быть подростком-геем — значит стать объектом жесткой травли и, возможно, даже подвергнуть себя реальной опасности. А потому ты вынужден жить в постоянном страхе, прекрасно осознавая, что тебя ждет в случае разоблачения. Однако для каждого такого подростка рано или поздно наступает время, когда ему приходится быть смелым, чтобы отстоять свое право на существование…
История подростка Ромы, который ходит в обычную школу, живет, кажется, обычной жизнью: прогуливает уроки, забирает младшую сестренку из детского сада, влюбляется в новенькую одноклассницу… Однако у Ромы есть свои большие секреты, о которых никто не должен знать.
Эрик Стоун в 14 лет хладнокровно застрелил собственного отца. Но не стоит поспешно нарекать его монстром и психопатом, потому что у детей всегда есть причины для жестокости, даже если взрослые их не видят или не хотят видеть. У Эрика такая причина тоже была. Это история о «невидимых» детях — жертвах домашнего насилия. О детях, которые чаще всего молчат, потому что большинство из нас не желает слышать. Это история о разбитом детстве, осколки которого невозможно собрать, даже спустя много лет…
Строгая школьная дисциплина, райский остров в постапокалиптическом мире, представления о жизни после смерти, поезд, способный доставить вас в любую точку мира за считанные секунды, вполне безобидный с виду отбеливатель, сборник рассказов теряющей популярность писательницы — на самом деле всё это совсем не то, чем кажется на первый взгляд…
Книга Тимура Бикбулатова «Opus marginum» содержит тексты, дефинируемые как «метафорический нарратив». «Все, что натекстовано в этой сумбурной брошюрке, писалось кусками, рывками, без помарок и обдумывания. На пресс-конференциях в правительстве и научных библиотеках, в алкогольных притонах и наркоклиниках, на художественных вернисажах и в ночных вагонах электричек. Это не сборник и не альбом, это стенограмма стенаний без шумоподавления и корректуры. Чтобы было, чтобы не забыть, не потерять…».