На краю империи: Камчатский излом - [17]

В конце концов опану он сварил. Это послужило достаточным поводом для совместной трапезы, поскольку в ительменских семьях обычно каждый ест когда ему вздумается. Митька не особенно любил большие компании, но в своей прежней жизни мог без особых усилий в них вписываться, становиться «своим» и даже лидировать в застолье. Однако сейчас на него напал какой-то ступор, легкость общения все никак не приходила, хотя языковой проблемы и не было. Он отмалчивался или немногословно отвечал на вопросы и подначки. Исполняя обязанности официанта, он заметил, что Кымхачь сидит в сторонке и развлекается тем, что кормит двух малышей – вытаскивает из кусков рыбы кости, разжевывает мясо и запихивает его детишкам в рот, чему те весьма радуются. Третий, постарше, стоит рядом и выпрашивает такую же жвачку, но не получает, поскольку уже большой и вполне может жевать сам. Кажется, дети были не ее…

Ительмены имеют благородную привычку есть до тех пор, пока еда не кончится, сколько бы ее ни было. На сей раз им помешали: какая-то женщина крикнула снаружи во входное отверстие, что, мол, вы тут сидите, а там Саакшон рожает! И стар и млад обоего пола очень обрадовались этому известию и валом повалили из юрты наружу – занимать зрительские места. Что поделать, у этого народа роды ребенка обычно происходят публично, а потом каждый норовит подержать новорожденного в руках и посюсюкаться с ним. Минут через пять в юрте остались только Митька, Кымхачь да несколько малышей, брошенных своими родителями. Не зная, что сказать, служилый принялся рассматривать женщину. Она заметила это и вздохнула:

– Что уставился, русский? Язык проглотил?

– Да я не очень русский… – промямлил Митька.

– Знаю. Зачем ты все это затеял?

– Ну, если я скажу, что ради тебя…

– То я тебе не поверю, – усмехнулась женщина. – Попробуй сказать правду!

– Правду? – призадумался Митька. – А что, и попробую. Мне надо прожить где-то до лета. Подальше от русских. Сюда они, наверное, уже не вернутся.

– «Женихом» ты не проживешь, – покачала головой потенциальная невеста. – Потому что ничего не умеешь.

– Обидеть хочешь, да? – слабо возмутился Митька.

– Да ладно, – улыбнулась Кымхачь, – умеешь, конечно. Но плохо. Наверное, с матерью жил, когда маленький был?

– Жил… Как ты догадалась?!

– Да видно же.

– А почему тебя назвали «мать всех детей»? – заинтересовался служилый.

– Девкам лень со своими детьми возиться, а мне нравится, – просто объяснила Кымхачь.

– Почему же ты не замужем?

– Ты забыл добавить: в твои-то годы? – невесело усмехнулась женщина. – Так уж получилось. Сначала не давалась хватать, а потом не стало желающих. Что еще ты спросишь? Почему у меня нет своих детей, да?

Митька действительно хотел это спросить, поскольку прекрасно знал, что у камчадалов внебрачные дети отнюдь не порицаются. Ительменки в большинстве случаев рожают легко, беременность и роды в дальнейшем почти не сказываются на их фигуре. Другое дело, что отнюдь не все женщины, даже замужние, желают заводить детей и знают массу способов от них избавляться.

– Я думаю, ты сама потом об этом расскажешь. Слушай, а почему бы тебе и правда не стать моей женой?

– Твоей-то? – как-то буднично переспросила женщина. – Да, собственно, можно и стать.

– Тогда сейчас схвачу, – пригрозил Митька. – Держись!

– Что держать-то? Штаны? – усмехнулась Кымхачь. – Да пожалуйста! Только ты бы сначала подумал – дней несколько. Мы ведь не по русскому обычаю живем.

– Что ж, ты права, наверное… – согласился служилый. – Да и нехорошо, наверное, чтобы женщина в первый же день соглашалась.

– Нехорошо, конечно. А на Афаку и Ачек не обижайся – они не злые, просто кровь у них сильно горячая, ненасытные они.

– Я и не обижаюсь, – улыбнулся Митька.

* * *

Новоявленный ительмен Коско пережил день первый, потом второй, третий… И пришел к выводу, что ничего страшного в этом нет. После того предсмертного видения, после «встречи» с Дмитрием, ему оказалось совсем не трудно отключиться от своего казачьего прошлого, перестать ощущать себя хозяином и рабовладельцем. Правда, он начал содрогаться от запаха «кислой» рыбы и просто чудовищной антисанитарии вокруг. Кроме того, по сравнению с обществом служилых и русских обывателей, у ительменов был чрезвычайно низок уровень агрессивности друг к другу. Здесь никто не пытался самоутвердиться за счет других, зато норовил получить побольше самых незатейливых удовольствий – от еды, от половых контактов, от рассказывания смешных баек, пения песенок.

Неформальный дружественный союз с Кымхачь принес Митьке немалую пользу. Над ним, конечно, продолжали шутить и посмеиваться, но вполне беззлобно. Видя неловкость «жениха» в кухонных делах, его постепенно от них освободили, переключив на другие занятия. В частности, в острожке была извечная проблема с дровами. Их никто не запасал, поскольку это трудно и скучно, а юколу вполне можно жевать такой, какая она есть. Вот Митьку дровами и озаботили, даже топор ему выдали.

Железный инструмент, купленный дорогой ценой, оказался к работе непригоден. Судя по всему, при рубке кедрового и ольхового стланика его лезвием много раз тюкали по камням – обычное дело в небрежных руках. Значит, сначала его надо было хоть как-то наточить. Делать это Митька умел, но требовалось точило – более или менее твердый камень с относительно ровной шершавой поверхностью. Всевозможных камней на реке, конечно, полно, но… летом, а зимой кругом только снег и лед. Пришлось подбирать что-то подходящее в очагах – своем и соседских. В общем, с топором Митька провозился целый день, прихватив и часть ночи. На другой день он отправился к ближайшим зарослям ольхи и быстро убедился, что лез сюда по снегу он совершенно напрасно – сушняка здесь не было вовсе, а все сырые стволики приличной толщины давно срублены или обломаны. Тогда Митька решил подойти к проблеме радикально – отправиться в нормальный лес, до которого от острожка было километра три. С собаками и нартой проблем не возникло, поскольку они у него были свои, а вот исправных снегоступов не нашлось и пришлось чинить поломанные. Потом выяснилось, что со времени последнего снегопада никто в ту сторону не ездил, так что для собак надо «топтать лыжню». В общем, пустяковое мероприятие вылилось в целую кучу хлопот. Причем те, для кого он старался, смотрели на него скорее с удивлением, чем с одобрением – дескать, вполне мог бы просто наломать веток в ближайших кустах. Они, конечно, будут гореть плохо, а дымить хорошо, но тут уж ничего не поделаешь…