На колесах - [4]

— Не знаю… Представьте, вы идете по длинной пустынной дороге и находите кувшин. Что сделаете с ним?

— А что в кувшине?

— Нет-нет, без вопросов. Возьмете или не возьмете?

— Не возьму.

— Хорошо, — сказала Полетаева. — Теперь представьте огромную стену. Перелезть или обойти невозможно. Но пройти ее надо…

— Если надо, начну что-нибудь строить, в общем, искать возможности.

— Вы встречаете в лесу медведя — как поступите?

— Медведя я встречал только в зоопарке… А ружье допускается?

— Допускается.

— Тогда он пусть думает, как ему поступать.

«Все в дороге любят поболтать, — подумал Никифоров. — Но она же закрыла нашу харчевню и хоть бы смутилась для приличия».

— А как вы относитесь к лошадям и кошкам?

— Я люблю животных.

— А я кошек терпеть не могу, — призналась Полетаева. — И последний вопрос. Перед вами море. Теплое, чистое, голубое. Вы пришли на берег и что делаете?

Шоссе пошло в гору, замелькали белые столбики ограждения. В конце подъема три столбика лежали на обочине в кучах вздыбленной земли, — кажется, здесь кто-то сорвался.

— Ну что же вы молчите? — поторопила Полетаева. — Море!

— Ныряю.

— Кувшин — это счастье, — объяснила Полетаева. — Вы свое счастье не возьмете. Стена — смерть. Вы постараетесь ее одолеть, характер у вас деятельный. Медведь — неприятность, вы не испугаетесь. Лошади — это мужчины, а кошки, соответственно, женщины. Вы человек доброжелательный.

— Ага, — кивнул Никифоров. — А море?

— Море — это любовь.

Ему показалось, что она усмехнулась.

Впереди была колонна грузовиков, и Никифоров прикидывал, как ее обогнать до железнодорожного переезда.

— Значит, любовь, — механически повторил он. Взял рулем влево, выехал на середину шоссе. Встречная полоса была пуста до самой вершины холма, можно было рискнуть. А если навстречу выкатится железный молот, летящий в лоб со скоростью семьдесят километров в час? Справа — вереница медленных одров, слева — откос. Никифоров почуял, как на противоположной стороне подъема упрямо прет вверх тупорылый десятитонный дизель, и, уже поравнявшись с грузовиком, затормозил и пристроился в хвост колонны.

— Побоялись? — схватившись от толчка за панель, догадалась Полетаева.

— Похоже, впереди медведь, — ответил Никифоров.

— Медведь?

«А все же ей неловко, — подумал Никифоров. — Думала, что я буду упрекать…» Он сбавил скорость, оторвался от грузовика, чтобы увеличить для Полетаевой поле обзора. И тут на вершине выросла плоская голубая кабина с тремя желтыми огнями. Широкое лобовое стекло сверкнуло на солнце. Через секунду рефрижератор поравнялся с Никифоровым, и в одно мгновение, когда машины почти неподвижно находились рядом, оба водителя быстро поглядели друг на друга, словно бы говоря: «А я ведь знал, что ты здесь!» Полетаева оглянулась вслед могучему автомобилю, потом смерила взглядом глубину откоса. На спуске Никифоров без труда обогнал колонну и только после переезда заметил, что врачиха задумчиво молчит. Он включил приемник и попросил:

— Найдите какую-нибудь музыку.

Она покрутила ручку настройки, нашла радиостанцию «Маяк», передававшую сельскохозяйственный обзор. Под этот обзор они и въехали в городок.

На прощание Никифоров услышал:

— Когда отремонтируете холодильники, позвоните мне, я приеду.

— Я пришлю машину, — предложил он.

— Нет уж, не надо! И вообще извините, что навязалась. До свидания.

II

Никифоров сидел в машине и медлил, не уезжал. Мимо прошла полная женщина стремя бутылками пива в капроновой авоське, открыла соседний «жигуленок» и, став одним коленом на сиденье, выложила бутылки на полку перед задним стеклом. «Резко затормозишь и получишь бутылкой по шее», отметил Никифоров. Женщина посмотрела на него, что-то сказала сидевшему за рулем мужчине. Тот тоже посмотрел.

В нагретой машине становилось душно. Надо было ехать. Вправду, чего ждать? Разведенная баба с властью, как говорит Журков.

Никифоров закрыл машину и пошел к цистерне с квасом. Рядом в открытые ворота рынка были видны деревянные прилавки с горками редиса, зелени и огурцов. Цистерна притулилась к дощатому ларьку уцененных товаров, в очереди стояли две женщины и мужчина.

Напившись, Никифоров вытер платком мокрую руку и вернулся к машине. Там его ждал, опираясь на дверь, инспектор дорожного надзора Кирьяков. Рядом стоял патрульный автомобиль.

— Здоров, — негромко, с дружеской небрежностью сказал Никифоров.

Кирьяков не ответил, смотрел проницательным твердым взглядом, словно не узнавал однокашника. Белесые короткие его волосы топорщились из-под глубоко надетой фуражки. Он был в летней форменной рубашке с новеньким ярко-серебристым значком кандидата в мастера спорта.

— Как дела? — спросил Никифоров и вытянул ключ зажигания из кожаного чехольчика.

Кирьяков снова промолчал, не посторонился, чтобы дать открыть дверь. У него был такой вид, будто он собирался стоять здесь до вечера.

— Вот, санврача подвозил, — неожиданно заискивающе произнес Никифоров. — Закрыла у нас столовую.

Он всегда боялся Кирьякова, казалось, тот может просто раздавить, не пожалеет, даже мысли о жалости не шевельнется в нем. Пятнадцатилетними подростками они вместе учились в техникуме на автомеханическом факультете, и Кирьяков уже тогда знал, как добиваться своего. Он учился тяжело, но не из-за лени, лени-то у него не замечалось, а оттого, что его ум неохотно постигал книжные теории. Зато он раньше всех освоил вождение грузовика, даже особо не стараясь, просто сел и покатил по полигону. На экзаменах порол ахинею, однако на переэкзаменовках, когда оставался с преподавателем один на один, получал «четверки». Чем брал Кирьяков, никто не мог догадаться. От него исходило ощущение цепкости и какой-то нечистоты.