На кого похож Арлекин - [64]

Возвращение из пункта Б в пункт А. Поезд вспять времени. Не люблю возвратного движения, но Одиссей тоже всегда возвращался в исходную точку, «полный пространства и времени». Вся разница в том, что эпический герой возвращался с обретенным временем, а я с утраченным. Или это мне только так кажется, ведь все мое «утраченное время» живет теперь на этих страницах. Квинтэссенция жизни какого-то Андрея Найтова. Чем же интересен этот субъект? Да ничем не интересен, но как раз этим и интересен, что совсем неинтересен. Интересных людей вообще не бывает. Один человек спросил меня о сверхзадаче этой повести, но посмотрите вокруг — какая цель всего этого? Нет никакой сверхзадачи у Бога. Нет цели. Точнее, бесцельная цель — ИГРА. Жизнь — игра в жизнь. Игра в одну игру, правила которой взяты совсем из другой игры. Но и игроки обмануты — они думают, что это они играют, а на самом деле, ими играют совсем другие игроки, ибо сказано: «Делаю дело во дни ваши:» Если игра прервется, то ничего абсолютно не будет. Даже Страшного Суда не будет. И кто знает, может быть, и Бог осознает Себя только через нас. Может быть, и Денис всего лишь мое зеркало, а Себя во мне любит только Творец. Но я достаточно грязный сосуд для чистого Духа — это все равно, что лить шампанское в грязные стаканы с водкой. Любой человек — центр Вселенной, и окружающие только призваны играть для нас свою роль. Блестящая пьеса! Сейчас передо мной проходит столько милых теней, с которыми я хотел бы встретиться в будущей жизни. Есть у меня такой журавлиный свисток, который увенчивает имя «Денис Белкин». Боже, сколько лет счастья и отчаяния! Ночи. Много ночей. Он был моей игрушкой? Даже если так, он был самой любимой моей игрушкой. Как плюшевый медведь из детства, с которым не расстаешься всю жизнь. По моим венам течет река Волга, горит окнами в ночи домик на утесе. Свеча. Постель. Но ветер судьбы уже уносит арлекина на воздушных шарах — и он взлетает в грозовое небо, болтает ногами и поет песню, чтобы было не так страшно: Но нет, это не громы и молнии, а хлопушки и гирлянды, барабаны и духовые оркестры приветствуют клоуна! Безумная пожарная машина с мигалкой и сиреной мчится в ночных облаках, и к каждому человеку на земле спущена с неба веревочная лестница.

…В поезде я заснул, утомленный представлением прошлой ночи, и мне опять приснилась янтарная комната, полная света и зеркал. На троне сидит Клоун и рассматривает перстни на своих длинных пальцах; меня встречает карлик в широкополой шляпе и подает мне букет роз — свежих и благоухающих, сочных, с капельками на лепестках красных роз.

Поезд въезжает под стеклянный купол вокзала.

На заднем сиденье такси опять вспоминаю Алису. В момент отделения души от тела у Алисы произошло непроизвольное опорожнение кишечника. Простите за вульгарность. Но так и в жизни: говно и розы на каждом шагу.

…Боже, как хорошо быть дома! После душа прыгаем в постель и обнявшись смотрим слайды. Мур, заботливо усыновленный соседкой на время нашей Одиссеи, истосковался ужасно, даже заметно похудел, а теперь не отходит от меня ни на шаг, просится на руки и ревниво посматривает на Дениса. «Мур, не ревнуй меня, я тебя люблю,» — шепчу ему на ухо и в знак моего особого расположения надеваю ему на хвост свой перстень. Он знает мои причуды и прекрасно понимает этот ритуал.

Проектирую облака на потолок: мы лежим под открытым небом и смотрим на белые тучки — вот женский профиль, вот младенца, а это медвежонок. Кажется, Денис начинает понимать мое облачное хобби. На моей могильной плите пусть будет высечено: «Андрей Найтов. Фотограф облаков».

* * *

Наши каникулы закончились, мне опять предстоит болезненный этап перевоплощения из твоего сумасшедшего поэта и любовника в скромного учителя литературы под портретами классиков. Мне в который раз будет трудно открыть дверь и, окинув взглядом ребят, вымолвить: «Здравствуйте». Все смотрят на меня, а ты все-таки опустишь глаза. Что ты расскажешь своим друзьям? Был у дяди в Петербурге? Я в дурацком положении, и даже взгляды моих коллег кажутся мне подозрительными, точно мы плаваем на одном корабле и вся команда знает, что капитан влюблен в юнгу. Как всегда рассыпаю в учительской глупые шутки, стараясь казаться беспечным и своенравно-веселым — это арлекины пускают пыль в глаза моих сослуживцев, чтобы школьные пугала не заметили, что я все-таки растерян, что улыбки мои грустны, что до сих пор чувствую за спиной тень Алисы, но она безоружна в материальном мире — холодно ей сейчас, наверное, в дешевом сосновом гробу, наскоро обитом красной материей. Хотел свечу в храме поставить за упокой ее души, но рука не поднялась, словно это мне же в осуждение, будто вина моя станет еще тяжелей: наша дуэль давно закончилась, я вышел сухим из воды, но мертвые всегда бывают победителями.

В нашем школьном зоопарке было много экзотических созданий, но рутина работы приводила меня в состояние духовного паралича — я не был учителем по призванию, богослужением моей жизни была и остается Поэзия, и только поэзия спасала меня от творческой мумификации, которой подвергались мои уважаемые коллеги. Поэзия была той самой потаенной янтарной комнатой, куда я запирался ночами и делал свое дело. Пусть эти виньетки не покажутся вам слишком эстетскими, ведь, в конечном счете, всякий художник живет в нормальном конфликте с обывательским миром. Оглядываясь назад, события своей жизни я воспринимаю, прежде всего, как флаг литературный — вот и на этот раз Поэзия спасала меня от стагнации, когда я получил приглашение на московский фестиваль «Молодой поэзии» — долетевший из столицы резонанс успеха моей первой книги «Крест на горе». Я был настолько самолюбив, что иногда перечитывал читательские письма, почивая на лаврах. Я был наивным, дерзким и самоуверенным, и то, что нужно было говорить шепотом в аллеях, я хотел кричать на стадионах. Теперь же я не только не стремлюсь к публикации своих произведений, но и испытываю откровенную неприязнь к абстрактному поклоннику, проникающему в святилище моих дум и чувств.