На каждом шагу стукач - [25]

А ещё у Люсика был драматический дар, и он пользовался им как на сцене, так и в жизни… Студенческий театр, на сцене которого он блистал, занимал большую часть его свободного времени. Там он полностью преображался, становился выше, осанистей и видней, чем в жизни. То ли эта его способность, то ли что-то иное было в нём, незаметное, но девушки нашего курса просто сходили от него с ума. Не одна или две, а всё сразу, одновременно или по очереди. Создавалось впечатление, что Люсик обладает каким-то неведомым даром, познав который, каждая из наших студенток стремилась поделиться этими знаниями со своими подружками, а те, в свою очередь, по закону распространения слухов, со всеми остальными близкими, знакомыми и просто прохожими… Но Бог с ними, я не об этом.

И вот однажды, на лекции по научному коммунизму, а такие лекции я почему-то особенно не любил, забрался я на самую удалённую скамью и занялся конструкцией спиралеобразной линейки. Неожиданно ко мне подсел Люсик и заговорщицким тоном сообщил, что вождь умер в неудачное время… Моё замечание, что для такого замечательного мероприятия любое время хорошо, а ещё лучше, если бы он вовсе не родился или его мама сделала… Я, кажется, продолжал бы ещё долго упражняться на эту не очень оригинальную тему, но Люсик почему-то пропустил мои слова и продолжал: «Я боюсь, что начнётся сталинский призыв в партию, и тут уж не выкрутишься…»

– Видать, придётся тебе становиться директором шахты, – выразил я мнение, которое никак не отличалось от витавших вокруг нас утверждений, что мы обязательно будем директорами либо главными инженерами. Как минимум. На выбор…

– В лагерях, на урановых рудниках, – ответил он, – я знаю, чем это обычно кончается… Я хотел уточнить, почему и каким образом, но он оборвал этот разговор…

– А ты хоть знаешь, как я очутился здесь? Ведь я поступал на физмат, но после второго экзамена нам сообщили, что нас будут готовить на атомщиков. Многим это не понравилось, вот и начали валить экзамены… Но всё это было зряшным… Приняли всех, независимо от оценок.

– А как же ты? – не выдержал я.

– Как, как, не прошёл по здоровью. Иногда это помогает. Как бы опять не пришлось браться за старое… Жаль, институт хороший, – промолвил он и перешёл на другую тему. Меня в то время умиляла его способность обрывать разговор…

Оказывается, он придумал «вечный календарь». Он достал из своей сумки таблицу, в которой дни недели, месяцы и годы располагались каким-то непривычным образом. Затем стал объяснять мне, как этой таблицей пользоваться. Он с помощью этого календаря мог определить, в какой день недели я родился, и в какой выпадет мой столетний юбилей. Если быть честным, то меня не очень заинтересовала эта его самодеятельность. Может быть, потому, что я и тогда не собирался отмечать столь отдалённые юбилеи. Даже не помню, что я ответил на его прямой вопрос: «Как ты думаешь, если отправить эту таблицу в журнал, сколько за неё дадут? Ну, хотя бы пятьдесят рублей, дадут? Или на бутылку?» Помню только, что посоветовал я ему обратиться с этим вопросом к Лёше Семёнову. Он регулярно отправлял в газеты и журналы маленькие заметки типа: «В апреле с. г. в Днепропетровском горном институте проходила традиционная студенческая конференция. Представленные на этой конференции доклады показали высокую зрелость студенческих работ. Особый интерес вызвала работа, предлагающая сочленить отбойный молоток с шатром, напоминающим обычный зонтик. Такое решение позволит…» и так далее… О деньгах Лёша говорил с некоторым высокомерием: «Я не из-за денег публикую. Подумаешь, пришлют два-два пятьдесят… Что на них купишь? Во всех редакциях сидят одни прохвосты и хапуги. Всё гребут под себя. В первую очередь, с начинающих авторов…»

Мне совсем не хотелось рассказывать Люсику о своих проб лемах, но, видя, что он возносит свою работу в ранг всемирно-исторического достижения, как-то увлёкся и выдал, что и у меня бывают иногда неплохие идеи. Например, я придумал новую логарифмическую линейку и, как бы в порядке ответного шага вежливости, рассказал ему идею ещё не законченной конструкции и, естественно, спросил его мнение. Люсик в данной ситуации повёл себя весьма солидно. Он внимательно выслушал все мои объяснения, задал пару вопросов, потом, сделав некоторые замечания, сказал: «Хорошая вещь, старик, полезная. Но не современная. Тебе нужно было родиться сто лет назад». При этом он тут же заглянул в свою таблицу, обеспечив ей, таким образом, её первое практическое применение. Оказалось, что Люсик уже где-то читал, что не за горами время, когда вычислительные устройства будут делать как радиоприёмники, на самых современных радиолампах. При этом они будут иметь только один недостаток – большое время для разогревания своих катодов! Да, я совсем забыл сказать, что Люсик ко всем своим талантам был также заядлым радиолюбителем. Только он согласился заниматься измерением точки Кюри на кафедре физики. Ну как было не прислушаться к мнению этого интеллектуала, радиолюбителя?.. Тем более что в его словах был какой-то здравый смысл.

Следующее моё знакомство с вычислительной техникой произошло лет десять спустя. Работал я в Институте автоматики рядовым инженером. Однажды, когда мне надоело заниматься скучными расчётами, я выразил мнение, что неплохо бы поработать с программистами. Сказал я это вслух, но все почему-то притихли, как будто я выразил какую-то бестактность. И только один человек, мой непосредственный руководитель, Ваня Шкребтиенко как-то хитро усмехнулся и сказал: «Иди, иди, заодно и погреешься…» Эта фраза запустила аналитическую часть моих полушарий, и я вскоре начал замечать то, что раннее не бросалось в глаза.