На изломе - [80]

И Терентий вдруг, к общему соблазну, упал в ноги царю.

Царь встал, пылая гневом.

– Что говоришь, безумный! – закричал он. – А супротив меня она не шла? Не поносила меня и святых отцов? Не сказывала, что я по-бесовски верую, а она истинно? Али это не в упрек ныне, своему царю перечить?

Патриарх подал едва заметный знак.

– Как веруешь? Как крестишься? – завопил вдруг Иоаким, бросаясь к Терентию.

Все замерли. Терентий медленно встал и вопросительно взглянул на царя.

Царь отвернулся и глухо повторил:

– Как?

– Так! – звонко и решительно ответил Терентий, подымая два пальца.

Тяжкий вздох пронесся по Грановитой палате.

– Опомнись, князь! – закричал испуганно Шереметев.

Царь махнул рукой.

– Не маленький он!

И, обратившись к Теряеву, грозно сказал:

– Род ваш немало оказал услуг мне и всегда прямил, не то бы огнем спалил я тебя за отступничество! Теперь же иди с глаз моих и жди дома моего решения. Иди!..

Терентий низко поклонился царю и пошел из палаты. Лицо его было светло и радостно.

– Сподобился! – шептал он, ликуя.

Старый князь сидел погруженный в размышления, собираясь идти ко сну, когда в горницу вошел любимец его Антон и остановился в дверях.

– Чего тебе? – спросил князь.

– Государь, Антропка приехал. До твоей милости!

– Какой такой Антропка?

– Запамятовал, государь! Антропка – это стремянный князя Павла!.. Приехал он…

– А-а! Ну что ж? От Аннушки весть какая! Что ж, зови!

Антон вышел и через минуту вошел со стремянным князя Тугаева. Антропка стал на колена и стукнулся лбом об пол.

Князь милостиво кивнул ему.

– Ну, вставай! Сказывай, с чем прислан, откелева? Что князь Павел? Что дочушка?

Антропка встал и нерешительно почесал затылок.

– Ну, чего ж ты?

Князь взглянул на него пристально и вздрогнул.

– Али беда какая? Что? Говори…

– Князь-то наш… – начал Антропка.

– Что с ним?

– Приказал долго жить…

Теряев откинулся и широко перекрестился.

– Царство ему небесное! Что с ним приключилось?..

– Утоп! – тихо ответил Антропка.

Князь побледнел.

– А дочь? Едет?

– А княгиня до тебя послала меня. Скажи, гыт, что я постриг приняла и…

– Что? – не своим голосом закричал старый князь и бросился к теремной лесенке. – Ольга, подь сюда!..

– Ты врешь, холоп? – закричал он на перетрусившего стремянного.

– А вот и грамотка от нее, и волосы ее тут! – сказал он, протягивая вынутую из-за пазухи тряпицу.

Князь жадно схватил ее, развернул, отбросил толстую косу, что змеей упала на пол, и, сломав печать, стал разбирать грамоту.

– Пошел вон! – через минуту проговорил он Антропке.

Тот мигом скрылся.

Князь читал исповедь измученной души.

Грамота, видимо, была написана кем-то иным, монастырским четким почерком, и только подпись Анны свидетельствовала верность послания.

Она писала про свой грех, открывала страшную тайну мужа, его смерть и оканчивала послание: «И мне, грешной, ноне только молитвы и за свою, и за него душеньку. Господь милосерден и простит грешника, а я за его молельщица навеки!»

Грамотка была подписана: «Анна, в иночестве Измарагда».

Князь сжал голову руками и бессильно опустил ее на стол.

В это время в горницу вошел встревоженный Петр.

– Али знаешь, батюшка? – спросил он, входя.

Князь поднял на него мутный взор.

– Чего?

– Терентия государь с глаз согнал. Он в думе старовером объявился!

Князь встал, вытянул руки и зашатался.

– За что, Господи! – пробормотал он.

Петр успел подхватить его и осторожно опустил на лавку.

– Лекаря зови! – крикнул он, выбежав в сени, холопам. В сенях он увидел дворянского сына Никитина.

– От царя? – быстро спросил он.

– К князю Терентию, – ответил Никитин.

– С чем?

У Петра замерло сердце.

– В степи, в город Бирюч на воеводство приказано ехать!

Петр широко перекрестился и вздохнул.

– Слава богу! Вестимо, воеводство этакое – та же ссылка, но хоть без порухи на честь…

XI Исступленные

Железное здоровье князя Теряева не сломилось от тяжких ударов судьбы, и он оправился на другой же день и тотчас послал за Петром.

– Мы-то в опале? – спросил он, лежа на лавке.

Петр покачал головой:

– Не должно быть. Государь меня жаловал все время, тебя уважает; быть не может, чтобы гнев свой и на нас обратил. Да и то! Другого бы, слышь, заточил, в приказ взяли бы, а тут ишь, всего в Бирюч послали, да и то без порухи на честь, ако бы воеводою. И опять, посланцем вчерась Никитин был, так-то ли мне низенько поклонился! – И Петр даже улыбнулся.

Старый князь кивнул ему и сказал:

– Иди, а Терентия пошли до меня! Ты посиди тут же, – обратился он к жене, которая всю ночь не сомкнула очей, берегла покой мужа и теперь сидела подле него, как верная подруга. Она в ответ только всхлипнула.

В горницу на смену Петру вошел Терентий. Он весь осунулся, но лицо его, раньше хмурое, теперь светилось тихой радостью.

Он покрестился на образа и земно поклонился отцу с матерью, потом поднялся и ясным взором взглянул на отца. Тот с укоризной покачал головой.

– Что сделал? А! Что натворил бед-то! А еще думный! Еще в бояре метил. Опозорил и меня, старика, и род наш! Ну, что молчишь?

Терентий ничего не отвечал и только смотрел на отца ясным взором.

Старый князь вгляделся в лицо его, и тысячи мыслей промелькнули в его голове.

Чем не молодец, чем не красавец? И умом взял, и дородством, и саном! И породнился с Голицыными. Кажись, все для счастья, и вот!.. Когда в поход ехали, царь ему, еще юноше, семью свою поручил; сорока лет нет еще парню, а уже в думе сидел, и вдруг все прахом! На тебе, в староверцы пошел! За Морозову заступиться вздумал! Ох, обошли его, малого! Опоили зельем каким-либо.