На исходе ночи - [164]

Джек Дайвин с гордостью показывает нам двадцать пятый номер «Искры», отредактированный здесь Лениным.

— В 1933 году, — продолжает он свой рассказ, — в день пятидесятой годовщины со дня смерти Маркса, английские коммунисты, рабочие на свои средства открыли в этом здании библиотеку марксистской литературы. Сейчас в ней 20 тысяч томов и 30 тысяч различных документов. Наша библиотека пользуется известностью не только в Британии, но и за рубежом. К нам приезжают работать из других стран, в том числе и из Советского Союза. Как видите, живем мы в нелегких условиях, тесновато, однако, несмотря на трудности, пополняем книжный фонд, думаем расширять помещение. Безработица, нищета, социальное неравенство и другие проблемы, о которых писали Маркс и Ленин в свое время, продолжает существовать в Британии и других странах капитализма.

Джек Дайвин рассказал, как много сил и энергии вложил в создание библиотеки один из основателей Коммунистической партии Великобритании Эндрю Ротштейн, отец которого на заре века так же, как и Квелч, помогал Ленину выпускать большевистскую газету. И сейчас Эндрю Ротштейн, несмотря на свой почтенный возраст (в 1978 году ему исполнилось 80 лет) продолжает возглавлять Совет библиотеки.

День третий

нас застал далеко от Лондона, на довольно узком для своего высшего класса «А» шоссе. В отполированном до зеркального блеска асфальте отражаются солнечные блики. Погода до сих пор нас балует (как бы не сглазить!). Осеннее солнце заливает покойным светом плавные невысокие холмы, покрытые изумрудной, неправдоподобно зеленой для ноября травой. Кое-где на склонах холмов виднеются одинокие купы деревьев. Мы едем по кантри[41].

По привычке сравниваю, ищу сходства с молдавским пейзажем. Оно весьма отдаленное, пожалуй, лишь в мягких, плавных очертаниях холмов. Вместо привычных виноградных шпалер или бесконечных рядов яблонь — огороженные живой изгородью пастбища. Промелькнул вдруг маленький участок кукурузы, жалкой, худосочной, так и не набравшей роста под английским небом, совсем не похожей на свою молдавскую сестру. Это был, пожалуй, единственный возделанный клочок земли.

Изредка за окном мелькнет деревушка: несколько островерхих двухэтажных домиков красного кирпича под черной, искусно имитирующей солому, бетонной крышей. Над ней высоко торчит печная труба с прикрепленной пикой телевизионной антенны. И снова — зеленые луга. И нигде ни одного человека! Как будто едешь по необитаемой стране. Из живых существ здесь видишь лишь круглых белых лохматых овец да красивых, в черно-белых яблоках, коров, пасущихся за оградой из зеленого кустарника. Их никто не охраняет, даже собаки.

Поневоле возникает вопрос: что это? Страшный мор, неведомая эпидемия или смертельная опасность, заставившие вдруг обитателей этих уютных домиков покинуть свои жилища, чтобы искать спасения в другом, безопасном месте. Или, быть может, эти лохматые круглые овцы, мирно пощипывающие сочную травку, и в самом деле съели людей?[42]

Для меня, привыкшего к многолюдью молдавских сел, к тому, что каждый клочок земли тщательно обработан, засеян или засажен, этот пейзаж кажется особенно странным, иррациональным. Читатель может мне не поверить, но на всем многокилометровом пути по кантри от Лондона до Оксфорда и дальше, к Бирмингему, мы повстречались лишь с одним человеком. Им оказалась средних лет женщина, которая сопровождала двух низкорослых кривоногих собак. Подозреваю, что именно они и заставили свою хозяйку покинуть островерхий домик и вывели ее на прогулку. Произошло это в маленькой деревушке, которую мы проезжали.

В чем же тут дело? Со школьной скамьи мы запомнили: Англия — родина промышленной революции, первая мастерская мира, мировой торговец — и вдруг такой первозданный идиллический сельский пейзаж. Где же заводы, фабрики и т. д.? В городах. Промышленность развивалась именно там. Британия — сугубо урбанистическая страна, абсолютное большинство людей живет в городах; здесь и сосредоточена почти вся промышленность с ее дымными трубами и шумами. В сельском же хозяйстве занято лишь несколько процентов населения, и оно, при высокой интенсивности, обеспечивает потребности Британии в продовольствии лишь наполовину. Откуда берется другая половина? Из Австралии, Новой Зеландии, Африки, Дании, Италии… Словом, отовсюду. Внешняя торговля для этой страны — поистине вопрос жизни и смерти. Ну а сельский пейзаж действительно красив, ничего не скажешь.

После безлюдья кантри узкие улицы Оксфорда — небольшого чистенького и зеленого городка — показались необычайно оживленными. Бросается в глаза, что большинство прохожих — это молодые люди. Это естественно, ибо Оксфорд, как и его собрат Кембридж, еще со средних веков сохранили свой статут университетских городов, каких сейчас в Европе остались лишь единицы. И все эти молодые люди болтая, смеясь, перебрасываясь на ходу шутками, двигаются в одном направлении. Мы последовали за ними и вскоре оказались в тихом, покрытом зеленой лужайкой квадратном дворике в центре колледжа Байлио. Почти весь дворик занимала лужайка. Травяной ее покров был таким гладким, а земляной дерн таким мягким, что она походила скорее на огромный ковер. По его зеленому полю там и сям белели какие-то пятна. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что это самые настоящие белые грибы. Не знаю уж, по какой причине их не собирают: то ли потому, что англичане «уважают» главным образом шампиньоны, то ли любителей грибов удерживает редкая для Англии табличка с вежливой просьбой не ходить по газонам. Говорят, было время, когда по газонам ходить разрешалось, но только профессорам; теперь же и студенты, и преподаватели одинаково ущемлены (или уравнены?) в правах.