На исходе дня. История ночи - [36]

.

Но крики дозорных, кроме того, имели и еще одно следствие, касающееся спящих горожан. Судя по частым жалобам, сон жителей был весьма неглубоким и прерывался в основном именно крикливыми стражниками. От современников, которых постоянно будили славословия, посвященные крепкому сну, не укрылась комичность ситуации. «Как только ляжешь ты поспать, — негодовал поэт начала XVII века, — про сладкий сон начнут кричать». В датской пьесе «Маскарады» (Mascarade; ок. 1723), написанной бароном Людвигом Хольбергом, слуга Хенрик жалуется: «Ночью каждый час они будят людей ото сна, громким криком выражая надежду, что те хорошо спят». Корреспондент лондонской газеты, выступающий под псевдонимом Страдающий Бессонницей (Insomnius), приписывал такие вопли зависти. И все же местные власти полагали, что некрепкий сон повышает бдительность и помогает предотвращать всякие несчастья — нападение неприятеля, преступления, пожары. Крики стражей, охраняющих ирландские замки, судя по сохранившимся свидетельствам, служили той же цели. Ричард Стейнхёрст, историк конца XVI века, замечал: «Они регулярно кричат, упреждая домовладельцев, дабы уберечь их от ночных грабителей и бродяг: не следует спать слишком крепко, иначе трудно будет дать должный отпор забравшимся в дом злодеям». Был ли этот шум продуманной политикой или естественным следствием несения дозорной службы, но отцы города редко принимали во внимание жалобы горожан на крики часовых⁴⁴.

Одной из основных обязанностей ночного дозора было предотвращение пожаров. Пожары не только чаще случались ночью, они еще оказывались и более опасными — мало кто мог поднять тревогу. Делом дозорных было определить источник подозрительного света или дыма. В колониальной Филадельфии часовые имели приказ арестовывать всякого, кто курит на улице, а в Бостоне им самим запрещалось «вдыхать табак» рядом с чьим-нибудь жилищем. Если же где-то вспыхивало пламя, патруль немедленно поднимал тревогу. Проституткам в городах, где они находились на легальном положении, было поручено выполнять те же функции. Обычно звон колоколов тоже сообщал тревожную новость. После стокгольмского пожара 1504 года звонаря за пренебрежение своими обязанностями собирались казнить на дыбе, но благодаря просьбам о смягчении участи ему лишь отрубили голову. Во Франции дозорные могли привлечь к борьбе с огнем любого прохожего, жаловался Мерсье, «невзирая на возраст, занятие и знаки отличия». Тех, кто отказывался помогать на пожаре, следовало подвергать аресту. Если уклонившихся признавали виновными, им отрезали уши⁴⁵.

У патрульных были и дополнительные задачи во время обходов, например проверять, хорошо ли хозяева запирают двери. «Проходя мимо, — рассказывает посетивший Лондон путешественник, — они сообщают, который час, и палкой стучат в дверь каждого дома». Однажды рано утром стук в дверь разбудил Пеписа: «Это были констебль и дозорные, обнаружившие, что дверь на наш задний двор открыта»⁴⁶.

Обязанностью дозорных было проявлять бдительность по отношению к потенциальным преступникам. В Англии им разрешалось арестовывать ночных прохожих только на основании собственных подозрений. Они имели право задерживать, имея лишь самые общие полномочия, пьяниц, проституток, бродяг и других сомнительных личностей. По свидетельству современника, «если им встречается кто-то, кого можно заподозрить в злонамеренном поведении — ссорящихся людей или распутных женщин, — дозорные имеют право препроводить их к констеблю в караульное помещение». Там арестованных либо допрашивал мировой судья, если он находился на месте, либо их оставляли на ночь под арестом до утреннего разбирательства, после чего нередко отправляли в исправительный дом. У стражников было немало возможностей для злоупотребления данной им властью. Уважаемые горожане возмущались столь широкими полномочиями, ибо дозорные могли схватить «людей благороднее, чем они сами», как жаловался один писатель XVII века. Но с бедными стража обращалась еще хуже, чем с богатыми. Однажды ночью в 1742 году пьяные лондонские констебли бросили в арестантскую 26 женщин, заперев при этом окна и двери. К утру четыре арестантки умерли от удушья. Констебль из пьесы Неда Уорда восклицал: «Монарх я ночи, встречных я хватаю, обыскиваю, иногда и отпускаю. И, как король, кого хочу в тюрьму сажаю»⁴⁷.

Принимая во внимание тот факт, что в центре города нередко совершались разнообразные преступления, можно задаться вопросом: почему власти не создавали более многочисленные и профессиональные отряды? Кроме финансового бремени, как в Англии, так и в Америке, монархию останавливали и традиционные опасения, что хорошо обученная полиция, подобно регулярной армии, может подпасть под влияние какого-нибудь сильного предводителя. В 1790 году русский путешественник Н. М. Карамзин замечал: «Англичане боятся строгой полиции и лучше хотят быть обкрадены, нежели видеть везде караулы, пикеты и жить в городе, как в лагере»⁴⁸. Некоторые чиновники, возможно не без сожаления, полагали, что ночь является своего рода отдушиной для преступников. Пусть лучше человеческие пороки проявляются под покровом ночи, чем возникает риск беспорядков в дневное время. Насколько близоруким был такой подход, со временем становилось все очевиднее. Но, скорее всего, в силу доминирования подобных представлений в это же время не осуществлялось ужесточения мер по борьбе с преступностью. Существенно и то, что в доиндустриальную эпоху задачи городских властей по сдерживанию опасного поведения на улицах и предотвращению пожаров главным образом решались путем пресечения любой деятельности в ночное время. Во всей Европе в обязанность дозорных входило «следить, чтобы на улицах не было людей, которые в этом не нуждаются». Цель стражников состояла вовсе не в том, чтобы ночное время стало более удобным для людей, оказавшихся на улице. В крайнем случае пешехода могли проводить домой. Но даже эта услуга оказывалась далеко не всегда. Очутившись на темной улице и «будучи сильно напуган», лондонец Сайлас Невилл так и не смог уговорить ни одного дозорного проводить его до постоялого двора, хоть и просил об этом неоднократно. «Они все отказывались, — писал он, — и я отправился на свой страх и риск. Слава богу, я дошел целым и невредимым!»