На хуторе - [17]

– Забери это сено, дядя Аникей, – сказал Степан, – и не шуми. Ну ошиблись…

– А-а-а! – торжествующе крикнул Аникуша. – Испортили траву, а теперь забери! Испоганили всю по-свински! Когда вы подавитесь! Жрете, жрете и никак не нажретесь!

Степан знал, что Аникея ему не переслушать, молча повернулся и ушел. А сосед все кричал, там, у закошенного места, всю Степанову родню до седьмого колена перебирая. Людей каких-то призывал, жаловался им. И все это в голос, чуть не в крик.

Степану до того тошно стало, что он бросил косить и пошел домой. На пути ему мать встретилась.

– Ты чего так рано? – спросила она. – Либо заболел?

– С тобой заболеешь, – зло ответил Степан. – Ты зачем у Аникея закосила? Из-за клочка сена такой скандал. Да лишнего бы ему оставила. Вон как орет.

Мать прислушалась.

– Пусть разоряется. Я в своем праве, – уверенно сказала она. – Он вечно недовольный. А как отец умер, готов нас прям сгрызть. Счас я пойду ему укажу. Еще бабка Маша жива была, она мне все межи переказала.

– Не ругайся ты с ним Христа ради, – попросил ее Степан, – уступи ему. Ну его к черту! Из-за навильника кровь портить.

– И-и-и, иди! – зло бросила мать. – Тоже мне, хозяин! Все готов раздать! – И решительно пошла к саду, навстречу Аникеевой ругне.

Бой продолжался до позднего вечера. Уже из сада вернулись и мать, и Аникей, и теперь переругивались через улицу, от двора ко двору. Приустали, поохрипли и все уже рассказали друг другу о прошлой жизни и будущей, всю грязь вылили, но не сдавались.

– Кобель! Кобелина проклятый ненасытный! – кричала мать, вытягивая шею, а сама тем временем картошку чистила.

– Свиньи, свиные рыла! – доносился тенорок Аникея.

Это прозвища хуторские были: Аникееву фамилию кобелями спокон века звали, а их – свиньями. Редко, конечно, по такой вот жестокой ругне. Вроде бы за породу, за брови. У всей родни по матери бровки были редкие, белые, как щетинки. Вот и звали по злобе свиньями.

Степан сидел в доме. Он уже несколько раз во двор выходил, пытался мать утихомирить.

– Мама, ну хватит, хватит. Весь хутор слышит.

– Нехай! Нехай все знают, как он, кобелюка, ежеминутно загрызает нас! Горло хочет перервать!

– Ты сама своим рылом свиным под всех подрываешь! – не остался в долгу Аникей.

– Кобелюка! Жену извел, кобелюка! Дочерю тоже извел! – бросив и нож, и картошку, побежала к забору мать.

Степан ушел в дом, радио погромче включил. Пытался журнал какой-то листать. И поеживался, морщился при каждом новом крике.

3

В пятницу, к обеду, Степан обсмотрелся и увидел: дело движется к концу. Сегодня, если хорошо поработать, можно дойти до верб. А там останется ерунда. Правда, еще на огороде люцерна стоит да ячменя кулига. В один день не возьмешь. Но главная работа была позади, останутся доделки. Степан даже отдыхать после обеда не стал. Перекурил и пошел в сад.

И теперь, когда глазами можно было охватить нескошенное, теперь косить стало легче. А тут еще на взлобье место пошло доброе: аржанец стоял густой, колос к колосу, и чистый, без худой травинки. И коса его брала хорошо, с хрустом. Легко шла коса, оставляя после себя низкую ровную щетину. И вот здесь, впервые за эти дни, Степан косил с удовольствием. Рядок пошире брал – рука просила – и проходил его быстро. Один, другой, третий… Будто и жара стояла такая же душная, парило уж какой день, и пот досаждал. Но этот легкий полет косы и звучный ясный хруст срезаемых стеблей словно завораживали, не давали остановиться.

– Ты, парень, к-кончай! – раздался вдруг сзади голос. – Р-разошелся, как т-трактор. К-капитально!

Степан оглянулся. Конечно, это свои пришли: Алешка и Володя-киномеханик.

– А-а, помощнички! – обрадованно воскликнул Степан. – Лексей, вон коса лежит, бери.

– Вставь ее себе з-знаешь куда… – спокойно ответил Алексей. – Давай лучше выпьем.

– К-капитально!

Уселись здесь же, на бережку, возле омута. На огороде луку нарвали.

– А стакан? – огорченно сказал Володя.

– Б-барбосы, – сплюнул Алешка. – Ч-чего бы бе-без меня делали!

Он встал и пошел в глубь сада, туда, где терны непролазной стеной стояли. И скоро вернулся со стаканом.

– П-па всему х-хутору инструмент рассредоточен. К-капитально!

Выпили понемногу.

Степан на Володю пристальней поглядел и присвистнул.

– Чего это у тебя с носом?

Володя потрогал нос. Он у него в шрамах был, в свежих, еще розоватых.

– К-кобель ему, – встрял Алешка. – По пьянке.

– Какой кобель? – изумился Степан.

– А-абыкновенный. Он с ним а-абъясняться стал. По пьянке. Па-пацеловать хотел или в морду п-плюнуть. Неясно. Ну, тот его и цапнул. К-капитально.

Володя вздохнул, недовольно поморщился, сказал:

– Давай, выпьем.

– Эта скотина, – окончательно овладел разговором Алешка (он после второй чарки вроде и заикаться меньше стал), – скотина всякая ненавидит пьяных. К-ка-питально вам говорю. Я вот индюков водил в прошлом году. Приду пьяный, они по-своему бельмечут, бегут и на меня к-кидаются. Щиплют, гады, к-капитально! А на следующий день, – торжествующе оглядел он собеседников, – дохнут. К-капитально! Щиплют и дохнут! Все перевелись.

Одной бутылкой, конечно, не обошлось. Степан за второй смотался. Тут уж совсем хорошо стало. Правда, говорил все больше Алешка. Ну, это всю жизнь так было: если он в компании, остальные могут рот завязывать.