На грани веков - [31]

— Я знаю: у польского короля Августа Второго.

Шрадер посмотрел на него так, словно он-то и был старшим, а тот только неразумным мальчишкой.

— Ничего вы не знаете или, вернее сказать, знаете только крохи. Паткуль умеет хранить свои тайны до нужной поры. Нашим союзником в борьбе он сделал датского короля Христиана.

— Слыхать слыхал, да только верно ли это? Дания так далеко, чем нам может помочь Христиан?

Шрадер даже не счел нужным пожать плечами в ответ на такое вопиющее непонимание политики.

— В условленное время датчане нападут на Голштинию, и этот мальчишка, коего зовут Карлом Двенадцатым, непременно поспешит туда и попадется в сети. Тем временем мы со славными саксонскими войсками займем Ригу и сбросим этот шведский сброд в море.

— Говорят, что ваши хваленые саксонские войска сейчас далеко не похвально орудуют в Курляндии. Крестьяне бегут в леса и за Дюну, даже помещикам нет больше спасу — поборы за поборами, и зерном и серебром. А у короля в герцогском дворце пир за пиром, амурные утехи да легкомысленные затеи. Варшавский сейм ждет успехов и побед, а сам тянет и никакой помощи не оказывает.

— Не забывайтесь, фон Брюммер! Вы поносите могущественнейшего короля северного полумира!

— А вы не горячитесь и не перехватывайте через край! Мне и в голову не приходило поносить его. Вполне уверен, что король Август сдержит данное Паткулю слово и не лишит нас своей помощи. Он у нас единственный надежный союзник.

— Иоганн Паткуль сумеет отыскать и других. Вы знаете, что он был в Москве?

— Наслышан, но мне это дело кажется сомнительным.

— Таких сомневающихся у нас нынче полным-полно. Я вас заверяю, что Паткуль и с царем Петром заключил договор. Московиты вторгнутся в Карелию и Ингерманландию, что им принадлежали еще издавна. Если понадобится, и под Ригу придут нам на помощь. Шведский львенок окажется меж четырех огней, да что там меж огней!.. В клетке он окажется, Лифляндия наконец снова станет вольной. Вон там в рыцарском зале рядом с Готардом Кеттлером и Вальтером Плеттенбергом, придется повесить и портрет Иоганна Паткуля.

Курт не смог усидеть на месте. Заложив руки за спину, он принялся расхаживать вдоль стола от одного края до другого.

— Паткуль умен и смел, он муж государственного ума и выдающийся патриот… Но вам все же следовало бы побеседовать с бароном Геттлингом: у него свой взгляд на этих соратников по освободительной борьбе.

— Я знаю взгляды барона Геттлинга и плюю на них! Барон стар, ему пора к праотцам, здесь он не нужен, он лишний. Пусть лучше не путается под ногами! Я слышал Паткуля, а иных слушать не желаю.

Шрадер не говорил, а орал, словно ему возражала дюжина противников и он должен был всех их перекричать и разбить. Кричал так, что слюна брызгала через стол.

— Вы видели Паткуля? Это не лицо — это сталь! Это не глаза, а лед! Это не речь — каждое слово ударом меча рассекает и валит с ног. «Этот альковный герой, говорит он, этот Август Второй надобен нам только до поры, пока мы не избавимся от шведов. А того московского дикаря с маленькой головой и грязными ногтями, как ребенка, легко провести надеждами на легкую победу и обещаниями великой славы. Все эти азиаты жаждут тамерлановой добычи и власти. Ничего они от нас не получат. Одного за другим или всех вместе мы их используем для своих целей, а когда они будут нам не нужны или станут опасны, натравим друг на друга. Политические традиции ливонского рыцарства вечно будут для нас святы! Объединяться с поляками, с литовцами, с варварами, хоть с самим дьяволом, если он может нам пригодиться, обещать все, чего они желают, но не уступать ни пяди из того, что наше. Прогнать к чертям назад, когда они нам больше не нужны…» Это говорит великий Паткуль! И кто посмеет утверждать, что он не прав?

Шрадер поднялся на цыпочки, выпятил грудь, поднял вверх кулаки, откинул голову. Лицо его пылало, глаза выкатились. Захмелевшая и вконец влюбленная Шарлотта-Амалия смотрела на него, как на пророка.

— Ах, как чудесно то, что он говорит!

Похвала вдохновила Шрадера еще больше, он ударил обоими кулаками по столу, пытаясь затуманившимся взором разглядеть что-то поблизости.

— Осушим бокалы за здоровье великого Иоганна! За блестящее будущее ливонского рыцарства!.. Но почему здесь нет никого, кто бы налил? Или, может, коменданту дворца Фридриха Казимира придется самому себя обслуживать? Куда подевалась та девка? Позовите сюда! Я хочу ее так ущипнуть за ляжку, чтобы она завизжала, чтобы эта телка завопила, — пусть учится почитать хватку дворянина!

Шарлотта-Амалия встала, внезапно охладев, и надула губы. Курту противно было смотреть на кузину, но еще противнее был этот напившийся юнец, болтун и бахвал. Он вышел вон.

На дворе ветер мрачно шумел в старых липах и каштанах. Шел мелкий дождик. Было полнолуние, даже и под низким, плотным покровом туч — белесая летняя ночь. Из обоих окошек столовой на плотно укатанную площадку падали бледные полосы света. Словно топча их в гневе, Курт прошел по ним и сел на груду известняка с подветренной стороны башни.

У ног его расстилался серый, подернутый ряской пруд. Черным зубчатым полукругом его опоясывали кусты. Влага, накопившаяся на листве искривленной ивы, крупными каплями падала в воду, время от времени капая и на его неприкрытую голову. Ночной сторож ударил в подвешенное у каретника ясеневое било, давая знать, что он не спит и что господа могут гулять беззаботно.