На грани тьмы - [16]

В тринадцать часов четыре минуты музыку снова выключили. Тишина, продолжавшаяся несколько секунд, предвещала недоброе. И вот в нее ворвался взволнованный голос Пьетро Хаутаса. Он рассказал, как они с Масперо записали на магнитофон сенсационное интервью. Затем в эфире прозвучал записанный ими разговор. В тринадцать часов шестнадцать минут все слушатели уже знали, в чем дело.

Когда пленка кончилась, Хаутас заявил: через час, если события в институте не изменятся, радио повторит передачу. Но, добавил Пьетро Хаутас, текст интервью можно прочитать и в специальном выпуске «Мустанга», который вскоре появится на улицах. И вновь заиграла музыка.

Типографские машины «Мустанга» работали на полную мощность.

А в это время президент принимал делегацию руководителей «Союза рыболовов». С его улыбающихся губ слетали ничего не значащие слова, он пожимал руки направо и налево. Принял подарок — великолепную удочку-супермодерн для ловли форели. Фоторепортеры толкались, щелкали затворами, стараясь опередить друг друга. У входа в большой зал аудиенций переминались с ноги на ногу представители владельцев гостиниц. Начальник протокольного отдела поглядел на часы: тринадцать часов восемнадцать минут. В тринадцать тридцать должен прибыть министр иностранных дел одного островного государства. Начальник нервничал, мысли его лихорадочно мчались наперегонки с секундными стрелками часов.

Вошел секретарь в очках от Диора. Теперь даже он не мог скрыть волнения. Президент заметил это и быстро распрощался с рыболовами. Секретарь что-то шепнул ему на ухо. Начальник протокольного отдела, увидев болезненную гримасу на лице президента, окончательно понял, что и министру иностранных дел придется обождать, не только владельцам гостиниц.

В тринадцать тридцать из управления полиции прибыл на мотоцикле курьер. Он привез адресованную Траалю магнитофонную ленту. Присутствующие внимательно прослушали интервью «Радио Маддалена». Ленту передали из центральной радиоперехватной, где постоянно записывали на магнитофон передачи всех легальных (и неофициальных тоже) радиокомпаний. Через неделю, если передача не вызывала каких-либо конфликтов, ленту стирали. Одновременно из радиоперехвата Траалю сообщили, что аппаратура настроена на все находящиеся в частных руках коротковолновые передатчики. Весьма вероятно, окруженные террористы поддерживают связь со своими сообщниками вне института с помощью радио.

— Значит, все-таки сведения просочились, — проворчал Эберт.

Бренн молчал. Ему было абсолютно наплевать, кому и что известно об этом деле. Его интересовали только террористы и культура бактерий. Да жизнь заложников. И еще он хотел, чтобы атака, когда они получат приказ от полковника, оказалась удачной.

Эберту доложили по телефону, что на улицах продают специальный выпуск «Мустанга». Он задумался, прикусив губу. Всего на секунду. План у него был готов.

— Нужно как можно быстрее ударить по источнику информации! Сейчас каждое известие опасно. Трааль, это ваша задача, мы не можем посвящать в дело посторонних.

Капитан полиции ответил не задумываясь:

— Это не в моем районе.

— Не имеет значения! Как уполномоченный правительства я поручаю вам и беру на себя всю ответственность перед вашим начальством.

Трааль кивнул и, не прощаясь, вышел. Почти сразу же донесся рев удаляющейся полицейской сирены.

Было тринадцать часов тридцать шесть минут.

Профессор Дрейменс уже отобедал. Один из террористов в натянутом на голову черном чулке унес его тарелки, столовый прибор. Настал черед получить свою порцию самой молодой ассистентке. На другом конце стола ел руководитель лаборатории со второго этажа. Его все еще тошнило, он давился, насильно запихивая еду в рот, старался не думать о происходящем. «Может, все обойдется», — внушал он себе.

На стол поставили очередные две тарелки. Ложки получили рыжеволосая секретарша и перепуганная взлохмаченная пожилая уборщица. Горло у секретарши пересохло и сжалось, она едва могла сделать глоток, а у уборщицы так дрожали руки, что суп расплескивался с ложки.

Дрейменс пытался собраться с мыслями. Он вспомнил специальные курсы для руководящих лиц, которые посещал несколько лет назад. Там обучали тех, кто служил в учреждениях, работающих в режиме повышенной опасности. Прежде всего, говорили им, нельзя терять спокойствия. Главное — хладнокровие. Для страха у террористов причин не меньше, чем у заложников. Им объясняли, что заложник никогда не должен брать на себя посредничество между полицией и террористами, это обычно плохо кончается. Заложник должен сознавать, что он, только пока жив, представляет для похитителей ценность.

Потом профессор подумал о жене, дочери и внуке. Последний раз он видел малыша на прошлой неделе. А вдруг никогда больше не увидит? Он вздрогнул, медленно повернул голову к окну. Солнце светило ярко. Перевалило за полдень. До каких пор это будет тянуться? Когда это кончится?

— Вы были правы, — мрачно сказал президент, обращаясь к Фрогне.

Советник по избирательной кампании молчал. Что он мог ответить?

— Скверно, — суммировал свои соображения Стейдел.

— Первая задача — опровергнуть, — решительно заявил президент. — Представитель правительства через двадцать минут зачитает информацию о том, что в институте ведутся опыты, относящиеся исключительно к сельскому хозяйству. Любое сообщение о бактериологических исследованиях, о создании бактериологического оружия абсолютно необоснованно, — закончил он, отдуваясь.