На грани победы 1: Завоевание - [9]

Тахири была в Академии.

ГЛАВА 2

Люк Скайуокер опустился в кресло в своем кабинете, провел рукой по бровям и уставился в ночь, или в то, что заменяло ее на Корусканте – сотни оттенков ночного свечения, мерцающие трассы аэрокаров и транспортов, сияющие гирлянды, устремленные к невидимым звездам. Сколько тысячелетий прошло с тех пор, как кто-либо видел звезду в ночном небе этого города-мира?

На Татуине звезды были настойчивыми, они сверкали, обещая надежду пареньку, который хотел от жизни больше, чем быть сборщиком влаги. Они были всем, и стремление к ним стало началом всего, чего Люк добился. Сейчас, в центре галактики, за спасение которой он столько боролся, он не мог даже видеть их.

Что-то вплыло в Силе, чьи-то ожидающие объятия. Ожидающие разрешения.

– Заходи, Мара, – сказал он, вставая.

– Сиди, – ответила жена. – Я присоединюсь к тебе.

Она села в соседнее кресло и взяла его за руку. Он почувствовал, как она придвинулась ближе, поймал себя на том, что отодвигается от нее.

– Эй, Скайуокер, – сказала она. – Я же вроде не пришла требовать с тебя плату.

– Это утешает.

– Да? – Она повысила голос. – Не думай, что мне это не приходило в голову. Как, например, когда я не смогла удержать завтрак, или когда у меня одно из этих двадцатиминутных сверхсветовых турне по каждому из ощущений, которое у меня когда-то было, плюс еще по нескольким, о которых я и не думала, что они существуют – и потом опять с начала. Когда мои лодыжки начнут раздуваться, как у гаморреанского хряка, и я начну превращаться в хатта, я бы посоветовала всем ответственным за это сторожить свои задницы.

– Эй, подожди минутку. Я не припоминаю, чтобы мы с тобой сговаривались. Я был так же удивлен, как и ты. Кроме того, это твой последний план убить меня привел ко всем этим вещам, включая беременность. Продолжай в том же духе, и мы скоро опередим Хана и Лею.

Мара хихикнула.

– Дорогой, – сказала она лицемерным тоном. – Я люблю тебя, ты моя жизнь и мой свет. Если ты сделаешь со мной такое еще раз, я сожгу тебя на месте.

Она нежно сжала его руку.

– Как я и говорил, – сказал Люк. – Чем я могу тебе угодить, дорогая?

– Расскажи мне, что не так.

Он пожал плечами и снова повернулся к городскому пейзажу.

– Джедаи, конечно. Мы разваливаемся на части. Сначала галактика поворачивается против нас, потом мы поворачиваемся друг против друга.

– Очень плохо, что я не позаботилась о Кипе много лет назад, – сказала Мара.

– Даже не шути на эту тему. И это не Кипа ошибка, а, в конечном счете, моя… Ты когда-то объясняла мне это, помнишь?

– Я помню, что поправляла тебя по нескольким вещам. Это не значит, что Кип сейчас был прав.

– Да, он неправ. Но когда дети заблуждаются, не говорит ли это кое-чего о родителях?

– Хороший момент, чтобы сказать мне, что ты собираешься стать паршивым отцом. Или, может, ты не думаешь, что я буду хорошей матерью?

Она говорила в шутку, но он почувствовал внезапную волну страха, депрессии и гнева, исходящую от его жены.

– Мара, – сказал он. – Это была просто метафора.

– Я знаю. Ничего. Продолжай.

– Это не ничего.

– Это ничего. Гормоны. Перемена настроения. Очень раздражает, связано с химией, и вообще не твоя забота, Скайуокер. Продолжай, о чем говорил. Без родительских метафор.

– Хорошо. Я имею в виду вот что: мои уроки не были ни достаточно долгими, ни достаточно строгими, ни достаточно исчерпывающими, раз другие смотрят на Кипа в поисках ответов.

– Нас предают и убивают, – сказала Мара. – Кип дал им насчет этого ответ. А ты не дал.

– Погоди. Теперь ты соглашаешся с Кипом?

– Я соглашаюсь, что мы не можем просто сидеть и ждать. Знаю, что ты тоже не хочешь, но ты не выражаешь это достаточно хорошо. Кип дал джедаям видение, настолько же ясное и простое, насколько ошибочное. Все, что мы сделали – это дали им неясные заверения и запреты. Мы должны сказать им, что делать, а не чего не делать.

– Мы?

– Конечно, мы, Скайуокер. Ты и я. Куда ты, туда и я.

Она снова легонько прикоснулась к нему в Силе, и Люк на мгновение вздрогнул Это было приятное ощущение, тепло рядом с холодным и колючим гнездом его сомнений и боли. Как он посмел усомниться? Как он мог позволить еще кому-то увидеть это, когда это могло означать конец всего?

Прикосновение ослабло, как будто отступая, он раслабился, и оно вернулось, еще более вкрадчивое и более сильнее… Он сдался, открываясь ей, и они слились в ярком потоке. Он обнял ее и позволил ей отогнать его худшие сомнения своими руками и внутренним сиянием.

– Я люблю тебя, Мара, – сказал он какое-то время спустя.

– Я тоже люблю тебя, – ответила она.

– Тяжело смотреть, как все разваливается.

– Ничего не разваливается, Люк. Ты должен верить.

– Я должен быть сильным с ними. Я должен быть примером. Но сегодня…

– Да, я видела. У тебя был момент слабости. Думаю, я единственная, кто заметила.

– Нет. Энакин заметил тоже. Это расстроило его, очень сильно.

– Ты беспокоишься об Энакине? – спросила она, уловив подтекст его слов. – Он боготворит тебя. Если есть кто-то, кем он всегда хотел быть, то это ты. Он никогда не примет сторону Кипа.

– Не это меня беспокоит. Он больше похож на Кипа, чем думает, но он не видит этого. Он через слишком многое прошел, Мара, и он слишком юн, чтобы легко перенести все то, с чем ему пришлось иметь дело. Он все еще несет на себе вину за смерть Чубакки, и в глубине души какая-то часть его все еще думает, что Хан тоже обвиняет его. Он видел смерть Дешара’кор. Он винит себя в уничтожении хэйпанского флота при Фондоре. Он носит в себе всю эту боль, однажды она выльется нечно такое, справится с чем у него не хватит опыта. Горе и вина – всего в микроне от гнева и ненависти. И он все еще беспечен, все еще считает себя бессертным, несмотря на все смерти, которые он видел.