На грани - [97]

Пять месяцев назад он сидел у меня на диване — жалкий, костлявый. Я не знала, что сказать ему: между нами горой возвышались ужас и утрата.

— Может, выпьем кофе? — Он стащил шапку, и я увидела, что волосы у него выкрашены в ярко-оранжевый цвет, а ухо проколото.

— А твои друзья?

— Ничего с ними не сделается.

Мы зашли в итальянское кафе. Внутри было темновато, жарко и накурено, кофеварка шипела и плевалась.

— Блаженство! — Я разделась, размотала шарф.

— Я угощаю, — предупредил Джош и зазвенел мелочью в кармане.

— Ладно, раз такой богатый. Мне капуччино.

— И все? — Он был разочарован.

— И миндальный круассан.

Я села за столик в углу, наблюдая за ним. Старший сын Дженни с оранжевыми волосами, совсем мужчина, демонстрирующий мне уверенность. Ему лет пятнадцать. Да, взрослый. Еще несколько лет — и окончит школу.

Он поставил передо мной кофе и круассан. Себе он заказал горячий шоколад и пил его медленно, слизывая сладкие усы с верхней губы. Мы улыбались друг другу.

— Надо было позвонить, — повторил он.

Мы помолчали, глядя друг на друга поверх чашек.

— Я слышал, ты здорово отделала Морриса.

— Или он — или я.

— Утюгом, да?

— Точно.

— Наверное, ему было больно.

— Само собой.

— Я мог бы и позлорадствовать. Слышала про японских якудза? Они убивают своих жертв, пока те без сознания. Вытаскивают на улицу и ездят по ним на машинах, ломая кости. Говорят, боль чувствуешь даже в коме и когда умираешь.

— Да? — Я нахмурилась.

— Одно время мне хотелось убить Морриса. Он дружил со мной. И убил маму.

— По-моему, он все продумал заранее.

— И я так считаю. Или совпадение.

— Из тюрьмы он выйдет дряхлым стариком.

— С негнущимся коленом, — с усмешкой подхватил Джош.

— Надеюсь. Фред освободится раньше. Линкс рассказывал. Судить их будут в следующем году. Но удушить подружку за то, что она тебя отшила, — это пустяки, дадут лет восемь — десять.

Джош поставил чашку и провел большим пальцем по верхней губе, собирая шоколадную пенку.

— Не знаю, о чем еще тебя спросить, — с досадой признался он. — Я столько думал, а теперь растерялся. И больше об этом не хочу слышать. — Он нахмурился и уставился на меня глазами Дженни. Стал таким, как летом, когда мы познакомились.

— Ты считаешь, что я должна что-то тебе рассказать.

— Вроде того. — Он сгребал в кучку крупинки сахара на столе. Помню, примерно то же я спросила у Грейс несколько месяцев назад, в Хите. Я перевела дух.

— Моррис убил твою мать ради забавы. Потом выбрал меня, и, если бы не мое везение, я была бы его следующей жертвой. Никаких мотивов у него не было. На моем месте мог оказаться кто угодно. Извини, — добавила я после паузы.

— Ничего, — пробормотал он, не поднимая головы.

— Как дела в школе?

— Теперь я учусь в другой. Не захотел оставаться в прежней.

— Ясно.

— Там лучше. У меня есть друзья.

— Отлично.

— И еще кое-кто.

— Подружка?

— Нет. Не подружка. Близкий друг.

— Тоже неплохо. — Я беспомощно смотрела на него.

— А что у тебя?

— У меня?

— Чем ты занимаешься?

— Да так...

— Значит, как раньше?

— Нет, — решительно возразила я и указала на свою сумку: — Знаешь, что там?

— Что?

— Пять жонглерских мячиков.

Он ничего не понял.

— Пять, — повторила я. — Теперь ясно?

— Клево! — просиял он.

— Вообще-то я хочу сменить работу, но пока не могу.

— Покажи, — попросил он.

— Прямо здесь?

— Ага. Давай.

— Ты правда хочешь?

— Я должен увидеть.

Я огляделась. В кафе было почти пусто. Я достала мячики, взяла три в одну руку, два в другую. Встала.

— Внимательно смотришь?

— Ага.

— Сосредоточься.

— Уже сосредоточился.

И я начала. Сначала все шло хорошо, но уже через секунду мячи разбежались. Один попал в Джоша, второй — в мою пустую кофейную чашку.

— В общих чертах понятно, — заключила я и полезла под стол за мячом, ускакавшим в угол.

— И все? — Джош улыбнулся.

— Думаешь, это так просто?

— Нет, здорово. — И он вдруг расхохотался. Это был мой подарок. Прощальный. Клоунесса Надя, которая выжила, жонглирует пестрыми мячиками в маленьком темном кафе. У меня вырвался всхлип. Я сложила мячики в сумку.

— Пойду я.

— И я.

Мы поцеловались в дверях кафе и вышли на холод. Когда мы расходились в разные стороны, Джош сказал:

— Знаешь, я ношу на ее могилу цветы.

— Молодец.

— Я все помню.

— Джош, кое-что можно и забыть, — сказала я. — Это всем позволено.

* * *

Я спустилась к тропе вдоль канала и побрела домой. Нет, я ничего не забыла. И не могла забыть. Зоя и Дженни. Иногда я понимала, что их уже нет. Они не вернутся, сколько ни жди. А иногда ловила себя на мысли, что я сейчас увижу их за углом, в переполненном автобусе, и я начинала вглядываться в толпу, будто разыскивая знакомых. Иногда они приходили ко мне в ярких, как реальность, снах.

Я хорошо знала их лица — лучше, чем все другие, даже лица родителей и любимого, на которого я когда-то смотрела со страстью и надеждой. Я знала их, как свое отражение в зеркале. Смотрела на них, вглядывалась, умоляла помочь. Нос, подбородок, морщинка на щеке, блеск зубов. Я помнила, как они хмурятся, как между бровями возникает складочка. Я знала каждую веснушку, морщинку, впадинку, пятнышко и царапину.

Мы никогда не встречались, но я скучала по ним. Теперь-то я их узнала, но было уже слишком поздно. Лучше меня их не знал никто. А они — меня. Мы были разными, но оставались сестрами, их страх был моим страхом, стыд — моим стыдом. Мы ощущали одну и ту же ярость, панику и ужас, вместе замирали, понимая, что опасность уже близка, Я понимала их. Все это я пережила сама.