На грани человечности - [56]

   - Не знал, что ты города не любишь, - отозвался Эрихью.

   - Покажу я тебе города иные. Просторные, счастливые, солнцем залитые, полные деревьев и птиц. И древние наши города увидишь - самые неповторимые из них, дивной красотою чарующие.

   Прав Джош: Эрихью непременно должен увидеть Старый Питер. Пусть только истечёт срок назначения - и будут они с Хью принадлежать лишь друг другу, бродя по Невскому бесконечными белыми ночами. И, заворожённые, позабудут на время о Тёмных Веках, подножии зрелости и мудрости. Как не вспомнят и того, что строгая красота Старого Питера выросла на фундаменте из костей. Краткое забытье счастья, влюблённым простительное.

   - Да. - Тупая заноза всё ж ныла в душе Эрихью, мешая согласиться от чистого сердца. - Ты права, это будет чудесно.

   - Ты уже успокоился, милый? - Суламифь смотрела в глаза пытливо и ласково.

   И вновь Эрихью кивнул - как сомнамбула.

   - Жаль, прощания не вышло. Я-то готовилась - венец сплести из золота листвы, и увенчать тебя, любимый, на престол Короля Осени. - В задумчивости Суламифь собрала лесной ковёр в горсти, затем поднялась решительно, разжала пальцы, щедро рассыпая вокруг золото и багрянец - сколь тленны они, цвета власти! - и к единорогу направилась. - Но мне пора.

   - В Аруну? - Эрихью встал вслед.

   - В Отори. К тому ребёнку.

   - Да, да. Пусть поможет тебе Единый в труде благом.

   Суламифь взлетела в седло словно без усилий. Эрихью отвязал Тэнграла, подал землянке поводья. Та уезжать не торопилась. Из-под кольчуги вынула маленький медальон на цепочке.

   - Возьми. В залог разлуки краткой, и встречи скорой. У нас будут ещё осени, и будут вёсны - много, много лет впереди.

   Прежде чем открыть медальон, Эрихью коснулся губами холодного металла. Портрет любимой написан был невиданно чистыми красками - и словно окутан лёгким сиянием.

   - Свет... подобный тому, что от Пророков исходил, - молвил он зачарованно. - Ты - святая, Вайрика?

   - Я - Человек. - С особенной гордостью выпрямилась в седле землянка; и понял Эрихью, что слово "человек" прозвучало с заглавной буквы. - Как это просто - и как много. Трудно быть Человеком; нужно быть Человеком. Храни тебя Единый, Хью.

   Почти и не повела она поводьями, но единорог сорвался с места и помчался в закат, весь в ореоле золотой пыли от истоптанных листьев.

   Закрыв медальон, Эрихью надел его, спрятав под кольчугу и под рубаху. К сердцу ближе.

22.

   - Всё ли понятно тебе?

   - Не извольте сумлеваться, Ваше Преподобие. Сработаем в охотку. Как Эрихью свят - порешим!

   Пряча брезгливость, изучала Бариола нагло рассевшегося перед нею детинушку. Косая сажень в плечах, с роду-веку не чёсаная бородища по самые глаза, ухмылка от уха до уха, страхолюдный нож за поясом. Разбойничек с большой дороги, душегубских дел мастер! и вовсю пользуется безнаказанностью, подлец! С такими-то приходится нынче иметь дело, прости Единый!

   - Добро. Ступай, да не болтай попусту! - бросила Бариола сквозь сжатые зубы. - Помни же, на дороге в лесных владениях эркассаров Бриннских!

   Поглаживая почти нежно увесистый кошель с аризианским золотом, верзила атаман затопал к выходу. Бариола залпом допила то, что оставалось в её кружке; едва сдержала тошноту. И эль - пойло пойлом, и кабак - притон притоном. Как раз под стать заключённой ею сделке: дёшево и грязно.

   Одно облегчение: посетителей всего ничего, и каждый собою занят, и нелюдим-хозяин славится плохой памятью на лица. Некому любопытствовать, что же позабыла глава аризианского ордена в подобной дыре.

   Не то чтобы всерьёз она верила в способность Айгью Живодёра со всем его сбродом "порешить" ведьму. Мелкая сошка. Даже не "Призрак Лимы" из Тимильского леса, - там, откуда Вайрика фер Ламбет, такими закусывают без хлеба-соли. Но чем Тьма не шутит: во всяком случае, лишний раз попортят ей крови. А буде достанет ей глупости оружьем колдовским обороняться - лишние свидетели появятся. Если только выживут.

   Но до чего довела чернокнижница проклятая. Лесной душегуб распивает дрянной эль в компании матушки настоятельницы - и в ус не дует, да ещё мзду за труды требует. И раскошелилась, хотя итог сих "трудов праведных" - у Пророков на коленях. Во время оно была б Живодёру от неё одна плата: верёвка на шею, без суда, без покаяния.

   Коль скоро дальше так пойдёт, не заметишь, как соперница и тебя увлечёт за собою во Тьму Вековечную!

   Почти испуганно Бариола схватилась за амулет, пробормотала молитву, для пущей верности торопливо сплюнула по сторонам. Пустое. Цель оправдывает средства, и неотразимо для Тьмы её же оружие, противу неё обращённое.

   Однако, пожалуй, нет резона и дальше сидеть в этой грязной лавочке, искушая Провидение. Мало ли какой собрат Айгью по гильдии поблизости случится, и вздумает проверить, насколько богаты аризианки.

   Нет говоря уж - о всепроникающей возможности молвы.

23.

   Незримая, присутствовала Суламифь при скорбном таинстве в убогой хижине гончаров. Она опоздала, опять опоздала: как и к сестре Геране. И теперь - на столе, в деревянном ящике, детское тельце, завёрнутое в саван; и вкруг него зажжены свечи - символ Священного Пламени; и сельский священник нараспев бормочет молитвы; и подле изголовья усопшей - родители, почти старики уже. Всё, как на картине Томирелы "Отпевание". Просто и обыденно; торжественно и страшно. И страх - не в самой смерти. Страшно, что смерть сорвала цветок, плодов не принесший. Страшно, что отняла она будущее у родителей, и осиротила их на склоне лет. Ужасна не естественная смерть - в итоге; но ужасна смерть противоестественная - в начале.