На грани безумия - [8]

Глава VI

Итак, мы оказались на улице. Невыносимый жестокий холод тут же сковал наши лица и руки. Ветер неистово стенал и гулом завывал в потрескивающей вершине деревьев, а опускаясь на землю, вихрем поднимал снег и, кружа перед нами, больно, как осколки режущего стекла, впивался нам во всё тело. Иногда мимо нас проходили люди, укрываясь руками, как и мы, от снежной бури. Долго и утомительно, преодолевая снежные препятствия, мы добрели до покрытой изморозью скамейки, одиноко стоявшей среди заснеженных деревьев. Мама тяжело опустилась на неё. Я заметила по выражению её лица, будто она внутренне преодолевает какую-то сильную боль. Увидев моё беспокойство, она тут же произнесла:

– Сейчас, дочка. Я немного передохну, и пойдём дальше.

Наконец приподнявшись, она тут же схватилась рукой за грудь.

– Что с тобой, мама? – в замешательстве, спросила я.

– Ничего, дочка не беспокойся. Это сейчас пройдет, – сказала она, пытаясь меня успокоить, но её лицо говорило о том, что она всё ещё с трудом преодолевает боль в груди. Она свернулась комочком в своём сером драповом пальто, которое казалось очень лёгким для зимы. Она утерла покрасневшей рукой лицо от слёз, которые выбил из её глаз сильный ветер, в обрамлении пушистой белой шапочки её лицо казалось совсем бледным и осунувшимся, несмотря на холод. Вскоре она, будто очнувшись, поднялась со скамейки, а я следом за ней. Мы медленно побрели дальше.

– А куда мы идём? – спросила я, нарушив молчание, которое нарушало разве что гулкое завывание ветра.

– К крёстной, Кристина. Нам ведь больше не к кому идти. У нас никого больше нет.

Мы дошли до очередной скамейки, и мама снова тяжело опустилась на неё. Я присела рядом. Вскоре я заметила, как она что-то долго ищет у себя в кармане, после чего она вытащила оттуда маленький клочок свёрнутой бумаги и протянула его мне.

– Здесь адрес, Кристина, если со мной что-нибудь случится, – её губы в этот момент сильно посинели, она дрожащими руками вложила мне в ладони листок с адресом. Затем, тяжело потянувшись рукой к сердцу, она наклонилась немного вперёд…

– Мама, тебе плохо? – беспокоилась я, видя её болезненное состояние.

– Нет. Нет. Сейчас пройдёт, – успокаивая меня, ответила она.

– Но я же вижу, что что-то не так.

– Сейчас отпустит, – взяв меня левой рукой за руку, сказала она. – Всё хорошо, Кристина, всё хорошо.

Через какое-то время, всё еще сидя на заснеженной скамейке, я почувствовала, как её рука тяжело упала ей на колени.

– Мама, мама? – встрепенувшись и вскочив со скамейки, я бросилась трясти её за руки.

– Мама, очнись! Что с тобой? – сквозь жестоко хлеставший мои глаза сильный ветер кричала я, но он заглушал мой крик. Она сидела неподвижно. Я продолжала трясти её, сколько во мне только было сил, но её тело в ответ вдруг тяжело опустилось, а затем упало на скамейку. Меня охватил ужас.

– Нет! Нет! Мама, прошу тебя, очнись! Мама! – уже плача, твердила я.

Мимо проходили люди, и, казалось, никто из них не обращал на нас никакого внимания. Они продвигались вперёд, сквозь снежную бурю, пытаясь призрачно бороться с ней движениями рук, устремляясь вперёд, и были целиком увлечены своими мыслями и чувствами до самозабвения, не замечая, что творится вокруг. Я не раз задавалась вопросом: что происходит с людьми? Откуда в них это равнодушие и безразличие? Что вообще происходит с миром? Но каждый раз моё сознание заходило в тупик. Кто мы и что мы делаем на этом свете? Созидаем ли мы добро или безжалостно творим зло, опрометчиво следуя своим страстным желаниям? Что движет душой человека, его помыслами и чувствами? Сейчас мне ясно одно: злость и жестокость, неотъемлемо следуя друг за другом, укореняются в нашей жизни. Судьба безжалостно калечит и ломает, кого-то делая злым и мстительным, а кого-то – слабым и бесхарактерным. Но есть и те, у кого сквозь это тяжёлое бремя жизни проявляется луч света, словно их душа понимает что-то, чего не могут понять многие из нас. Хотя они нам кажутся наивными и странными, но именно они несут добро и свет миру, и если бы их было больше, то, возможно, мир бы просветлел от этого чувства разума и души, которая и должна нести свет в человеке…

Просидев довольно долго на скамейке возле мамы, я начала чувствовать, как мои руки и ноги начинает щипать сильный мороз, но мне было уже всё равно. Я сидела, как обречённая, пригвожденная к морозной скамейке. Вскоре острый холод своим болезненным пощипыванием начал отпускать меня, а ему на смену пришло спокойствие. Мои глаза начали медленно смыкаться, я постепенно погружалась в сон, он принёс с собой другое леденящее ощущение в теле.

– Девочка, девочка, – словно с неба кто-то позвал меня на эту землю, но мой сон был так сладок, что я совершенно не хотела просыпаться.

– Девочка, очнись!

Кто-то грубо начал трясти меня за руки, за ноги, затем я почувствовала резкие удары по щекам:

– Очнись же. Очнись! Неожиданный голос своим велением и движением Божьим вернул меня на землю.

– Господи, да ты вся замёрзла. Ты закоченела вся. А ну-ка, вставай. Вставай, детка. Рано тебе ещё на тот свет. Рано, поверь мне…

Перед моими глазами, как в бреду, мелькнуло лицо пожилой дамы в очках с внимательными светлыми глазами. Я начала приходить в себя. Только это возвращение стоило мне невыносимо тяжёлых, я бы даже сказала, адских мук, потому как моё почти омертвевшее тело начало отходить от сна и пробуждаться к жизни. Женщина тем временем, присев рядом со мной, стала с силой тереть мне руки и ноги. Я почувствовала, как волна тепла хлынула к моим жилам, и кровь, почти застоявшись уже в них, пробудившись, новой жизнью с болью бросилась по всему моему телу, так, что у меня выбились слёзы из глаз.