На Гран-Рю - [11]

Так говорил Чугурин французскому мальчишке. Жюстен не понимал слов, но что-то доброе, сильное исходило от этого человека, хотелось его слушать и казалось, что все понимаешь.

Чугурина позвал кто-то из товарищей, и он оставил двух приятелей наедине.

- Маркс - ученый-педагог, - сообразил Жюстен, помня разговор месье Ильина с мэром. И круто повернул к своей теме: - Слушай, Андрэ, у меня есть удочка, не самая новая, а лучше всякой новой, мальчишки из замка и те ухватились бы. Да я им нипочем не уступлю. А то есть кожаный кошелечек. Отец на кожевенном заводе работает, один раз сшил мне из обрезков кожи кошелек про запас, когда разбогатеешь, говорит - ха-ха-ха! - тут тебе и кошелек денежки складывать...

- О чем ты? - не понял Андрюша. - Про Маркса говорили, а ты про кошелек завел?

На секунду Жюстен замялся, но тряхнул лохматой головой и решительно:

- Отдам, хочешь? За это учи меня русскому.

Идея Жюстена привела Андрюшу в замешательство. Можно ли? Надо ли?

Но, поразмыслив недолго, он рассудил: что плохого, если его французский дружок научится русскому? Конспирацию Андрюша не нарушит ничего, что нельзя, никому не будет открыто.

- Ладно, кошелек пока береги, за так начнем обучение. Слушай: "мер" "мать", "мамочка", "мама"; "пер" - "отец"; "пень" - "хлеб". Мать, отец, хлеб - повтори. Ну-ка, еще: мать, отец, хлеб. Не глеб, а хлеб, не отьец отец. Повторяй, повторяй. Ну, довольно, на первый раз хватит.

- Пока хватит, - согласился Жюстен. - Я от тебя не отвяжусь, знай. Если каждый день по три слова заучивать...

- Дальше будем больше, - вдохновился Андрей. - За лето, пока из Лонжюмо не уедем, научу... А ты не лентяй?

- Я - лентяй?! - изумился Жюстен. - Спроси-ка учителя, кто в классе самый прилежный?

Он лукавил: прилежным учеником в школе его не считали. Но всю дорогу Жюстен на разные лады повторял три первых слова: "Мама, отец, хлеб..."

8

Сегодня у Надежды Константиновны занятия в школе. Она проснулась ранехонько. Неслышно встала, чтобы не разбудить Владимира Ильича. Он спал на узкой железной кровати напротив у стены. Крепко спал. Сладким сном. Молодец! Здоровье у Володи завидное, если сносит ежедневную двенадцати-пятнадцатичасовую работу, нервотрепку из-за слежки российских и французских шпиков, борьбу с меньшевиками разных толков. А как умеет радоваться радости! Его детище - партийная школа в Лонжюмо - счастливит Володю. Давно она не видела его в таком радужном подъеме, веселой энергии. Дела в школе идут отлично. Занятия с утра до обеда, после обеда до вечера.

Учатся рабочие не только усердно - самозабвенно, влюбленно! Володе прямо-таки поклоняются. Да, он всего, всего себя ученикам отдает.

Его занятия по курсу политэкономии не назовешь лекциями. Лектор читает и читает, пусть превосходно, но лекция и урок не одно и то же. Владимир Ильич в школе Лонжюмо - учитель. Передался по наследству отцовский педагогический дар! Отец, Илья Николаевич, директор народных училищ, талантливейшим, благороднейшим был педагогом. Все учителя Симбирской губернии почитали его. А сколь многих учеников окрылил он жаждой познания! А как бился с тупыми чиновниками за просвещение народов многонациональной Симбирской губернии! А сколько пооткрывал школ для чувашей, мордвинов, татар!

Володя! Отец порадовался бы твоей школе в Лонжюмо.

Надежда Константиновна улыбается, перебирая в памяти уроки Владимира Ильича. Она нередко на его уроки приходит. Знает-перезнает, о чем он будет беседовать с учениками. Но как?! Всегда неожиданно, ново. Ученики на его уроках час от часу растут. "Я тоже больше всего учительница, - думает Надежда Константиновна. - Моя партийная работа началась именно со школы".

Однако солнце поднимается выше, розовая кайма по горизонту остывает, небо бледно голубеет. Наступает тихое утро.

Проснулся Владимир Ильич. Встала Елизавета Васильевна. Выпили кофе. Владимир Ильич засел писать статью в газету. Надежда Константиновна торопится в школу. Ее сегодняшний урок посвящен именно газете. Как она готовится, издается, каждый ли знает? Слушателям, когда они вернутся в Россию, всенепременно надо будет иметь дело с большевистскими газетами. Печатаются они в нелегальных, сугубо секретных от полиции и царских чиновников типографиях. Где? Когда? Как?

И в легальной газете надо уметь выступить. Большевистская партия учит использовать всякий случай говорить и писать о рабочей борьбе.

Техника типографских изданий, техника связи с партийными организациями - предмет уроков Надежды Константиновны. Довольно скучная история, но в рассказе Надежды Константиновны оказывается нескучной, чрезвычайно необходимой для будущей работы революционеров-подпольщиков. Класс слушает учительницу с неослабным вниманием. Какие в России есть типографии и как устроить подпольную типографию для печатания запрещенных брошюр? Как эти брошюры и заметки писать? О чем? Для кого?

- Ну-ка, давайте попробуем. Напишите каждый о каком-то событии на вашем заводе, о чем хочется бить в набат, не прощать начальству, предложила Надежда Константиновна. - Но вот что, сначала будем писать в уме. Потом расскажем. Выберем подходящую тему и тогда уж напишем на бумаге. Одному задам писать для нелегальной печати, другому для легальной. Обсудим, в чем разница. Есть ли разница. Такой у нас будет сегодня урок необычный. Вроде игры. Но серьезной игры. Итак, сочиняйте в уме. Головы у вас молодые. Развивайте, упражняйте, крепите память. Готовьтесь к обсуждению и критике. Сюсюкать не будем. Что заслужил, то и получай.