На главном направлении - [59]

Перейдя 18 июля 1944 года в наступление из района Ковеля на Люблин левое крыло нашего фронта в составе 47, 69, 8-й гвардейской, 2-й гвардейской танковой армий не оставило на исходных позициях ни одного снаряда. А на правом крыле поиски боеприпасов продолжались не только до конца Белорусской операции, но и до конца войны. Даже после войны еще находили штабеля снарядов, оставленных нашими войсками в белорусских лесах.

Планируя свою работу, тыл фронта всегда исходил из директив Ставки относительно глубины задач и длительности операции. Так, директивой Ставки 1-му Белорусскому фронту ставилась задача «…разгромить бобруйскую группировку гитлеровцев нанесением ударов: одного — из района Рогачева в направлении Бобруйск, Осиповичи и другого — из района нижнего течения реки Березина, Озаричи на Старые Дороги, Слуцк. Одновременно войскам фронта предстояло правым крылом содействовать 2-му Белорусскому фронту в разгроме могилевской группировки противника и в дальнейшем наступать с целью выхода в район Пуховичи, Слуцк, Осиповичи»[16].

Для тыла фронта обеспечение войск в операции на глубину 130 километров не составляло каких-либо трудностей. Вместе с тем такое малое по глубине ориентирование объективно вело к ослаблению усилий служб тыла, ограничивало перспективы, снижало готовность к маневру. При более глубоком планировании наступательной операции по-иному строились бы планы тылового обеспечения и меньше было бы просчетов.

Отрицательно влияла на планирование тылового обеспечения неполная и несвоевременная осведомленность руководящих лиц фронтового и армейского тылов относительно замысла данной операции. Начальника тыла не всегда приглашали на оперативные совещания, где уточнялись задачи и отрабатывалось взаимодействие. В связи с этим создалось совершенно неудовлетворительное положение, особенно с горючим: его хватило лишь на 8—10 дней, то есть приблизительно на запланированную глубину наступления. С формальной стороны все обстояло благополучно, и начальник тыла фронта не имел основания требовать от центра более высокой обеспеченности; но поскольку операция на этом не завершилась, а продолжалась, фронт стал испытывать истинный голод в горючем.

Поэтому мы развернули жесточайшую борьбу за экономию горючего. Для этого значительную часть автомашин поставили «на прикол», «на консервацию». Категорически запретили использование грузовых машин вместо легковых. Немалое значение имели регулировка моторов, недопущение «холостых» пробегов, обучение водителей лучшему управлению машиной. Но самым эффективным способом экономии горючего было… быстрейшее восстановление железных дорог. Опытным путем мы установили, что каждые 100 километров восстановленных железных дорог в сторону линии фронта сокращают расход горючего на тысячу тонн. Поэтому командование не скупилось на оказание всесторонней помощи железнодорожным войскам.

Доставке горючего на фронт мешал несвоевременный возврат в глубь страны наливного подвижного состава. Мы это прекрасно знали, но порою вынуждены были задерживать цистерны, превращая их как бы в «передвижные склады на колесах». За это я получил однажды выговор от начальника тыла Красной Армии А. В. Хрулева.

— Я вас отлично понимаю, Николай Александрович, у вас другого выхода не было, но я не могу не реагировать, на меня жмут, — пояснил мне по телефону Андрей Васильевич.

А задержка на сутки или двое происходила оттого, что мы ожидали открытия движения поездов на головном железнодорожном участке. Пропуская наливные поезда на 100–150 километров ближе к войскам, мы экономили не менее 1000–1500 тонн бензина. Вот и думаешь каждый раз: сливать ли бензин за 300 километров от войск, чтобы быстрее возвратить цистерны, или подождать день-два, пока восстановят железную дорогу. Обычно избираешь второй путь, хотя за этим неизбежно следует «вздрючка».

В ходе Белорусской операции снабжение горючим являлось порой настолько плохим, что приходилось выдавать армиям микродозами — по 30–40 тонн в сутки при потребности в 300–400 тонн.

Не число автомашин, а количество горючего было причиной перебоев в подаче войскам боеприпасов и другого боевого имущества. По той же причине в ряде случаев снижалась боевая активность танковых и артиллерийских частей. Например, 27 июля 1944 года значительная часть артиллерии 28-й армии отстала, потому что не было горючего. 3-й танковый корпус 2-й танковой армии не мог вести активных боевых действий под Варшавой, так как не имел дизельного топлива, и вся танковая армия фактически перешла к обороне на подступах к Варшаве. 29 июля 6-я воздушная армия, имевшая в своем составе 1400 самолетов и превосходившая противника в два-три раза, произвела всего лишь 95 самолетовылетов, а 30 июля — 232 самолетовылета.

Со стороны центра принимались энергичные меры к тому, чтобы пополнить запасы горючего на фронтовых складах. С разрешения начальника тыла Красной Армии начальник отдела снабжения горючим 1-го Белорусского фронта полковник Н. И. Ложкин сформировал 20 фронтовых железнодорожных «вертушек» на 1000 тонн каждая. Смысл этого мероприятия состоял в том, что поезд цистерн закреплялся за нашим фронтом, во главе его стоял офицер службы ГСМ фронта, который сопровождал состав до Баку или Грозного, там принимал меры к быстрейшему наполнению его горючим, а затем в пути всеми правдами и неправдами «проталкивал» вверенный ему поезд. Доставив его до фронтового склада ГСМ, офицер быстро сливал горючее и снова отправлялся в Баку или Грозный. Надо сказать, что такой чрезвычайный способ самоснабжения, хотя и не очень прогрессивный, в то время играл положительную роль. Позднее мы сами отказались от «вертушек», так как, узнав о них, коменданты станций, подчиненные Центральному управлению военных сообщений (ЦУП ВОСО), по пути от Баку до фронта стали переадресовывать эти цистерны, и наши «чрезвычайные» сопровождающие офицеры были бессильны что-либо против этого сделать. Впрочем, и положение с горючим к концу 1944 года в стране настолько улучшилось, что отпала необходимость в необычных формах самоснабжения.