На форпостах родины - [5]

— Потерянного не вернёшь, — вздохнул Хвостов. — И Петербург невесело нас встретил. Только старый академик за коллекцию камней жарко меня благодарил. А всем остальным странствия наши без интереса. Вчера на балу подвели меня к старенькой важной княгине… — Пардон, говорит княгиня, я слышала, мсье, что вы возвратились из Аляски? Скажите, большой это город и как далеко он от Ижоры?..

— Княгинюшка, видно, из «культурных»! — усмехнулся Давыдов. — Верно писал Фонвизин — зачем им знать географию, когда извозчики есть? Хотелось бы мне, Коля, в океан, и надолго, — на поиски новых земель!

Только два месяца прожили они в столице, навестили родных и знакомых, снова побывали на кораблях, с которыми было связано так много воспоминаний, — и вот уже подписан новый контракт, и впереди опять пылится бесконечная ухабистая дорога…

С Резановым Хвостов встретился летом 1805 года на Камчатке, в Петропавловске, куда после длительного плена в японском порту Нагасаки прибыл корабль Крузенштерна с неудачливым, сварливым послом.

Моряки с «Надежды» предупредили Хвостова, что Резанов давно уже не в духе, придирается ко всему и что лейтенанту следовало бы повременить с визитом.

В офицерском салоне «Надежды» Крузенштерн рассказывал Давыдову и Хвостову о знаменитом японском гостеприимстве.

— Слыхивал я и много слыхивал о коварстве и хитрости самураев, но признаться, такой возмутительной наглости не ожидал! Ведь Резанов-то прибыл с письмом самого императора и с разрешением японских сановников посещать Нагасаки. Но японцы отобрали у нас все ружья и порох… Во-вторых, запретили сходить на берег. Даже на шлюпках плавать у корабля было настрого запрещено. Целые шесть недель велись переговоры, пока японцы разрешили прогулку на берегу! Но что это были за прогулки! Нам отвели узенькую полосочку берега длиною в сто шагов и оградили это пространство высоким забором. Днём и ночью у забора дежурила стража. Лишнего шага нельзя было сделать. Это был настоящий плен, ничем не заслуженный, тягостный и жестокий.

— К чему же понадобилась японцам вся эта глупая комедия? — изумился Хвостов. — Они могли бы сразу сказать, что не желают принимать посла и вести переговоры.

Крузенштерн пожал плечами.

— По болезни Резанов был вынужден жить на берегу. Почти шесть месяцев прожил он в маленькой избушке у этого забора, пока его пригласили к высшему сановному лицу. И, снова глупейшее требование: идти босиком и без шпаги. Идти, чтобы услышать строжайшее запрещение приближаться впредь к японским берегам! Вы только подумайте, какое это коварство: целые месяцы без всяких на то причин издеваться над послом соседней великой державы, томить его ожиданием, а в заключение ещё и оскорбить!..

— Может быть, к другим иностранцам их отношение иное? — спросил Давыдов. — Я слышал, что голландцы давно уже торгуют с Японией. Как же смогли они завоевать доверие самураев? Доверия без уважения не может быть.

Крузенштерн засмеялся.

— О, я видел в Нагасаки голландских купцов! Сначала я думал, что это уличные клоуны. Ради своих незавидных барышей они потеряли всякое понятие о чести. А вы говорите — уважение…

— Не кажется ли вам, Иван Фёдорович, — взволнованно спросил Давыдов, — что подобные проделки японцев по отношению к русским не должны оставаться безнаказанными? Это же оскорбление русского флага, которое невозможно простить!

— К сожалению, мы были связаны строгой инструкцией, — вздохнул Крузенштерн. — Нам предписывалось действовать только лаской. Иначе мы не устрашились бы ни крепости их, ни флота…

В тот же день Резанов пригласил Хвостова и Давыдова на свою новую квартиру — в старую крестьянскую избу.

Против ожидания, вельможа был в весёлом настроении: угощал их японским чаем, показывал коллекцию вееров, подробно и одобрительно расспрашивал о рейсе «Св. Елизаветы»…

Сетуя на свои злоключения в Нагасаки, он сказал:

— Ничего не попишешь, у них свои законы. Вот если бы с этими дикими законами они попытались явиться к нам…

И вдруг весь затрясся, задохнулся от гнева:

— А слышали?.. Они имеют наглость высаживаться на Курильских островах! На исконных русских землях, открытых нашими моряками. Они чинят суд и расправу над подданными России, курилами!.. Какой это суд, вам, конечно, понятно. Они убивают каждого курила, носящего русскую фамилию. Оказывается, мало открыть и исследовать острова, — нужно ещё и уберечь их от этих пиратов!

— Мы готовы идти в экспедицию хотя бы сегодня! — решительно и гневно сказал Хвостов. — Мы прекратим этот возмутительный разбой.

— Я высоко ценю вашу отвагу, господа… — улыбнувшись, негромко молвил Резанов. — Между прочим, японское гостеприимство не очень меня удивило. Дела могли обернуться ещё хуже. Вы слышали о том, как на Мацмае послы Японии заключили с курилами мир? Стоило бы вам послушать самураев. Они до сих пор гордятся своей победой…

Вельможа, конечно, видел, с каким вниманием два молодых офицера ловят каждое его слово. Стоило отдать приказ, и они рассчитались бы на Курилах за все унижения, которым посол был подвергнут в Нагасаки. Но мог ли он принять на себя ответственность за последствия? Нет, в планы Резанова это не входило. У него была возможность действовать, оставаясь в тени. Пусть эти два молодца сами потом отвечают за события.