На фарватерах Севастополя - [75]

И в самом деле, тралбаржа осела в воду и накренилась на правый борт, буксирный трос и электрокабель перебиты. Боцман тральщика сращивает буксир, электрики ремонтируют кабель, а Иван Иванович в это время определяет место взрыва мин и наносит на карту.

— Надо возвращаться, — говорит командир, подойдя на «Чкалове» к барже и осматривая ее, — наше время вышло. Оба катера–тральщика подходят к борту «Чкалова».

— Ну, как, живы, здоровы? — спрашивает Иван Иванович и, не ожидая ответа, добавляет: — Ну, на сегодня хватит. Пойдем, хлопцы, до дому.

— Добро, — устало отвечают командиры катеров–тральщиков и включают машины.

У Херсонесского мыса появляется темный силуэт корабля. Он быстро идет по фарватеру.

Командир «Чкалова» мичман Шевцов, подобрав покороче буксир, осторожно ведет баржу к бухте. Баржа теперь стала тяжелой и неповоротливой, она рыскает на курсе и дергает буксир.

Начинает светать. Меркнут и гаснут звезды. На востоке появляются светлые полосы — предвестники наступающего утра. Отчетливо вырисовываются берег и белая накипь на острых камнях у входа в бухту. Холодные росинки лежат на поручнях мостика, на медном колпаке компаса.

«Чкалов» входит в бухту. Иван Иванович, завернувшись в бушлат, дремлет на мостике. Ночь прошла удачно: две мины уничтожены.

Через полчаса Иван Иванович уже на КП. Он берет у меня голубую папку, где хранится карта сброшенных противником мин. Все мины на карте пронумерованы и имеют свою родословную: какого числа и в какое время сброшены, где упали, какие посты наблюдали их падение, когда мины уничтожены.

Сейчас, сличив место взрыва мины, Иван Иванович отыскивает два черных кружочка и ставит на них красной тушью крест.

Из своей каюты выходит контр–адмирал Фадеев.

— А ну–ка, покажите, Иван Иванович, — говорит он и наклоняется над картой.

Глава двадцать седьмая

19 июня положение войск, оборонявших северный сектор, резко ухудшилось. 95‑я дивизия, понеся тяжелые потери, отошла на северную сторону бухты. В результате этого противнику удалось полностью окружить 30‑ю батарею Александера. Еще несколько дней она сражалась в окружении, но после того как был расстрелян весь боезапас, личный состав взорвал батарею.

В этом районе находилась и 365‑я зенитная батарея, прославившая себя во время декабрьского штурма. Сейчас ею командовал, заменив тяжелораненого командира, старший лейтенант Иван Пьянзин. Эта батарея также сражалась до последнего снаряда, а затем Пьянзин передал открытым текстом по радио: «Отбиваться нечем. Личный состав весь вышел из строя. Открывайте огонь по нашей позиции. Прощайте, товарищи!» Четыре наших батареи открыли огонь по знаменитой высоте 60,0, сметая фашистские полчища.

Удержаться у кромки Северной бухты войска не могли и потому ночью переправились на Корабельную сторону. Прикрывали их узлы сопротивления на Северном укреплении, Михайловском и особенно упорно на Константиновском равелине.

Что же представлял собой Константиновский равелин?

На Северной стороне, на оконечности мыса, у входа в Севастопольскую бухту, Суворов когда–то поставил две батареи; во времена адмирала Лазарева здесь был построен двухъярусный 94-пушечный равелин, названный Константиновским.

В этом древнем каменном массивном сооружении размещалась отдельная часть нашего соединения — охрана севастопольского рейда.

Охрана рейда — хозяин на рейде. Она следит за правильной расстановкой и безопасной стоянкой кораблей, за их движением по рейду и гавани, за порядком и чистотой во всех севастопольских бухтах и бухточках.

Как часовой, стоит у входа в Севастопольскую бухту седой равелин. Незыблемым спокойствием, средневековой тишиной веет от толстых каменных замшелых стен его с широкими амбразурами, от темных, прохладных двухъярусных казематов с узкими, длинными коридорами.

Здесь, на зубчатых стенах равелина, хорошо было встречать рождение нежно–розового утра и провожать голубые, дымчатые вечера. Сюда легко приходили шумы большого города с его трезвоном трамваев, сигналами автомашин и гудками заводов. Отсюда видно было, как зажигались вечерние огни стоящих на рейде кораблей, как опускалась над бухтой южная ночь, загорались яркие звезды и вспыхивали, мигая, на невидимых горах огоньки маяков.

Пересекая бухту, словно черные бусы, нанизанные на стальной трос, поднимаются и опускаются на тихой, сонной воде боковые заграждения.

А у подножия равелина лежат на морском дне засосанные грунтом адмиралтейские якоря ушаковскпх парусных линкоров, лежат затянутые илом останки боевых кораблей эскадры Нахимова, затопленные здесь в 1854 году.

Хорошо было в мирное время наблюдать отсюда за кипучей жизнью рейда. Вот быстро скользит по бухте катер под темно–синим брандвахтенным флагом — это дежурный по рейду проверяет, правильно ли ошвартованы корабли и крепко ли стоят на рейдовых бочках–якорях линкоры и крейсеры. И брандвахтенный корабль у Графской пристани, как неусыпный страж, зорко смотрит за порядком на рейде.

Огромный портовый буксир тащит к линкору груженую баржу. Удерживая на весу красную бочку, неторопливо бредет куда–то килектор. Стотонный кран, легко подхватив торпедный катер, ставит его на стенку, из притопленного плавучего дока торчит кормовое оперение подводной лодки.