На фарватерах Севастополя - [62]

С моря не переставая дули свежие весенние ветры. Они гуляли по верхней палубе, расстегивали матросские бушлаты и настойчиво трепали лепты измятых за зиму бескозырок.

И ветры шептали «Весна… Весна…» Они напоминали о ненаписанных и неотосланных письмах к любимой, о прощаниях на вокзалах и у трапов кораблей. Из потайного кармана, там, где хранится комсомольский билет, осторожно извлекались драгоценные фотографии.

А к вечеру весны как не бывало. Земля становилась твердой, словно булыжная мостовая, и надо было снова надевать шапку–ушанку и перчатки.

В эти мартовские дни артиллерия немцев методически обстреливала то город, то аэродром, то прилегающие к Севастополю бухты. Грохот снарядов, разбрасываемых по улицам и площадям осажденного города, каждый день напоминал о войне, о грозящей каждому смерти. Иногда в небе появлялась и глухо урчала неуклюжая «рама», она часами висела в воздухе, корректируя артиллерийский огонь, и тогда от аэродрома отрывались «яки» и отгоняли «раму», как надоедливую муху.

Группа катеров–охотников, стоявших в Стрелецкой бухте, готовилась к выходу в море. По приказанию контр–адмирала Фадеева мы, работники штаба, проверяли каждый корабль.

День двадцать пятого марта был голубой, солнечный и ветреный. Бухта была наполнена тем ожиданием и деловой суетой, которые всегда предшествуют выходу кораблей, тем оживлением, которое охватывает и матросов и офицеров в преддверии новых походов и операций.

К четырем часам пополудни, когда солнце еще вовсю светило, но почти не согревало, над бухтой, над зданиями, разбросанными на берегу, начали рваться вражеские снаряды.

«Рама», появившаяся час тому назад над городом, была отогнана, и в воздухе дрались наши истребители с прикрывавшими «раму» «мессершмиттами».

А снаряды все чаще и чаще стали залетать в бухту, словно чья–то невидимая рука наводила сюда фашистские пушки. Может, к этому имела отношение недавно обнаруженная нашими патрулями в горах на западном берегу бухты искусно замаскированная пещера. Она была обжита, пол застлан рваным брезентом, а в углу чернели остатки костра. Человек, если не жил в пещере постоянно, то недавно здесь был. Вел он себя осторожно и никаких приметных следов после себя не оставил: ни обгорелой спички, ни папиросы. Не был ли здесь один из ракетчиков, ночных темных людишек?..

А в бухте в это время стояли катера–охотники. Приняв горючее, они грузили артиллерийский боезапас и глубинные бомбы. Несколько катеров заканчивали срочный ремонт. У берега стоял плавучий портовый кран, на котором повис катер–охотник: ему меняли «ноги» — гребные винты.

Командир 1‑го дивизиона капитан–лейтенант Гайко — Белан торопил катера–охотники с приемом боезапасов, чтобы рассредоточить их по всей бухте. Вдруг прямо в ковше, рядом с катером–охотником № 0121, стоявшим у железного бона, розорвался снаряд. Осколки, острые, как коса, порвали парусиновые обвесы на мостике, порубили деревянные надстройки, пробили борт и влетели в отсек.

Пламя охватило моторный отсек. Упал раненный в спину моторист Тимофеев. Механик катера Гусев вытащил его на верхнюю палубу, а сам вместе с мотористом Жуковым машинными чехлами и струей огнетушителя стал сбивать огонь.

На береговой базе была объявлена пожарная тревога. Внутри катера уже горела деревянная обшивка. Гусеву подали в отсек пожарный шланг, и он водяной струей тушил горящий подволок и борта. Трижды вытаскивали из отсека терявшего сознание в дыму и угаре механика, но он снова спускался в машинное отделение, пока пожар не был потушен.

Обожженного Гусева и тяжелораненых матросов Тимофеева и Жукова отправили в санитарную часть.

Командир дивизиона Гайко — Белан приказал всем катерам, уже закончившим ремонт и приемку боезапаса, немедленно заводить моторы и выходить из ковша. Но сделать это не удалось: передвигали стотонный кран, и стальные швартовы, заведенные на противоположный берег, загородили выход. Чтобы подбодрить командира катера, Гайко — Белан сказал:

— Артиллеристы утверждают, что не может второй снаряд попасть в одно и то же место!

Но в это время снаряд снова угодил именно в тот же катер, и сразу же произошел взрыв на корме.

Раскаленные осколки снаряда пробили деревянный борт и воткнулись в цистерну с горючим. Пары бензина вызвали взрыв, и верхняя палуба на корме лопнула, развалившись по пазам, как бочка без обруча. Работавшие на верхней палубе матросы силой взрыва были сброшены в воду, а из щелей в борту и из разорванной палубы ударили огненные струи и фонтаны, словно пробился где–то небывалый родник огня. Фонтаны скоро превратились в горящие ручьи и потоки. Матросы вместе с раненым командиром катера бросились тушить пожар. Командир дивизиона Гайко — Белан приказал снять с катера и увести в санитарную часть раненого командира, а сам стал руководить тушением пожара. Со всех близстоящих кораблей бежали матросы с огнетушителями, стараясь сбить, загасить огонь. Но уже трещала и горела деревянная палуба, и вся корма катера была охвачена пламенем.

Пожар принимал угрожающие размеры. Из Севастополя примчалась пожарная команда, вооруженная мощными брандспойтами; шланги расположили на плавучем кране и оттуда старались сбить огонь.