На этом берегу - [4]

Гилд покосился на своего спасителя, тот шел с таким отрешенным видом и был так глубоко погружен в свои думы, что, казалось, вообще забыл, что рядом бредет кто-то живой.

"Он сделал то, что счел нужным, остальное ему безразлично. — Пронеслось в голове, — ну что же, спасибо ему. Может, так даже лучше…". Любопытство превозмогло боль, и он взглянул на провожатого более открыто. Тот был худым, изможденно худым, но все же жилистым, и, наверно, выносливым. Воспаленный шрам пересекал нижнюю губу, придавая лицу нервный, почти болезненный вид, сероватые, жесткие волосы были ровно обрезаны до плеч. "Интересно, почему он постригся почти так же, как стригутся люди?" Однако в целом вид и одежда парня были более чем аккуратны. Гилд вспомнил, как выглядел сам, когда пришлось одному зимовать в лесу, на северном плоскогорье. После того, как снег начал таять, и он впервые вылез на солнце, то и сам себе показался диким пещерным зверем. Здесь, в этих краях, конечно, нет таких морозов, но, похоже, что этот странный альв зимует в лесу не один год.

Ступать по тропе, уже оттаявшей после снега, получалось куда удобнее, чем по камням. Боль в бедре превратилась в тупую, ноющую, и беспокоила уже меньше. Гилду хотелось заговорить с незнакомцем, узнать кто он, как оказался здесь и где жил раньше, ну хоть что-то спросить и сказать. Но его провожатый шел по-прежнему молча, глядя прямо перед собой, не замечая ничего.

— Ты живешь здесь, в лесу? — спросил Гилд очень тихо, если незнакомец не захочет, то сможет не обратить внимание на его вопрос.

В ответ парень лишь коротко кивнул, не обернувшись. Не было в этом жесте ни радушия, ни высокомерия, ни желания оскорбить, просто короткий кивок. Он был словно под действием злых чар, этот альв, и не реагировал ни на что.

Они уходили все дальше в лес. Сил идти у Гилда уже совсем не осталось.

— Мне надо остановиться. — С трудом произнес он.

Если бы новый знакомый при этих словах просто отпустил руку, поддерживающую его, и пошел себе дальше, не оборачиваясь, Гилд бы почти не удивился. Но альв быстро обернулся, дернув своими сероватыми волосами, и хрипло сказал:

— Потерпи, уже скоро…

Что будет скоро, и куда они идут, Гилд выяснять не стал. В конце концов, он действительно был благодарен этому парню, но, пожалуй, без него сейчас ему было бы даже спокойней, хотя, возможно, выжить он бы не смог. Сложно это… странно… и еще очень больно… почти невыносимая боль. От слабости и потери крови кружилась голова, хотелось лечь, свернуться клубком, подтянуть к себе колени и заснуть, забыться…

Еще несколько шагов, и впереди показалась хижина. Впрочем, хижиной обиталище лесного нелюдя можно было назвать с большой натяжкой. Землянка, похожая на небольшой холм с темным отверстием входа. Весной и летом, должно быть, это место выглядело очень живописно, и плавные наклоны крыши, покрытые землей, травой и листьями, создавали ощущение естественности. Но в самом начале весны в жилище альва Гилд ничего привлекательного не обнаружил. Нора большого зверя, только и всего.

Вид своего дома, единственного дома в целом мире, вызвал у Риана прилив нежности и щемящей радости. Он гордился своим творением, теплым зимой и прохладным летом, с настоящим очагом. Гордился тем, что в его доме имелось даже маленькое окошко, и тем, как он замаскировал от постороннего взгляда свою обитель. Даже дым из трубы рассеивался практически незаметно. А еще несколько лет назад Риан выкопал запасной тайный ход, и чувствовал себя, словно барон в каменном замке.

Альв ловко нырнул внутрь, разжег масляный светильник, чтоб гость не упал в потемках.

— Заходи! — позвал он.

Круглый очаг посредине, заботливо выложенный из речной гальки и гранитных булыжников, низкий столик, явно людской работы, но с отпиленными ножками, такого же происхождения глиняная посуда. Это означало, что при всей уединенности жизни хозяин поддерживает какие-то отношения с людьми. Впрочем, вся остальная обстановка свидетельствовала совсем об ином, о нелюдских вкусах и привычках. Низкая широкая кровать, застеленная мягким одеялом с редкостным, удивительным растительным узором, медный чайник в виде толстого селезня, аккуратные резные полочки с инструментом и всевозможным снаряжением для рыбной ловли, охоты и прочим ремеслом. Оно и понятно, жизнь в одиночку предполагала полную концентрацию на выживании. Кроме того, там же находилось бесчисленное количество всевозможных горшков, берестовых коробок, ящичков, веничков сушеных трав, вязанок луковиц и корешков. Значит, хозяин обладал какими-то познаниями в травничестве. Но не только этим. Боевой лук на стене был черный лакированный, со вставками из кости, бронзовыми накладками, и выглядел так, словно его сделали год, от силы пару лет назад, а не несколько веков. И говорил этот лук, что лесной отшельник не только владеет благородным оружием предков, но и тщательно заботится о нем.

Если бы не нынешнее состояние, Гилд бы присвистнул от удивления и, наверняка сказал хозяину что-нибудь лестное, давая понять, что его поразило жилище. Все было продуманно, все устроено замечательно. Гилду было с чем сравнивать, он с горечью вспомнил все давнее жилье, в лесу, далеко отсюда. Оно было другим, но тоже удобным и любимым. Ему нравилось там жить… А потом вспомнилась вынужденная зимовка, когда не было ничего, абсолютно ничего, и по всем расчетам, он не мог там выжить, а ведь выжил же!