На другой берег - [3]

— Понятно.

— Беда, очевидно, в том, что наш вывоз, фрахтовая прибыль и проценты с заграничных вложений перестали покрывать наш ввоз, так что мы теперь живём не по средствам. По мнению Майкла, это легко было предвидеть, но мы тешились надеждой, что все как-нибудь образуется. А оно не образовалось. Отсюда — национальное правительство и новые выборы.

— Способно ли оно что-то предпринять, если продержится?

— Майкл считает, что да, но он ведь неисправимый оптимист. Дядя Лоренс утверждает, что можно покончить с паникой, прекратить отлив денег из страны, вернуть фунту устойчивость и пресечь спекуляцию. Но это осуществимо лишь путём всеобщей и радикальной реконструкции, а на неё уйдёт лет двадцать, в течение которых мы будем все больше беднеть. Правительство ведь не может заставить нас полюбить работу больше игры, восстать против чудовищных налогов и предпочесть будущее настоящему. И потом — дядя Лоренс говорит, что было бы ошибкой думать, будто люди согласятся всегда работать так, как работали во время войны, чтобы спасти страну. Тогда мы были единым народом, дравшимся против внешнего врага; теперь у нас два народа, каждый из которых видит в другом внутреннего врага и придерживается прямо противоположных взглядов на то, откуда ждать спасения.

— Выходит, дядя Лоренс возлагает упования на социалистов?

— Нет. По его словам, они забывают, что никто не станет кормить народ, не способный ни производить свой хлеб, ни платить за него. Он убеждён, что коммунизм или социализм возможны только в такой стране, которая сама себя прокормит. Видишь, какая я стала учёная! И потом, эти социалисты через каждые два слова поминают Немезиду.

— Вот вздор! Куда ты везёшь меня, Динни?

— Я думаю, ты не прочь позавтракать у Флёр. Затем с поездом три пятьдесят отправимся в Кондафорд.

Сестры замолчали и погрузились в глубокие и безрадостные размышления друг о друге. Клер угадывала в старшей ту трудно уловимую перемену, которая происходит в человеке, когда облетает весенний цвет жизни и он учится жить дальше без него. А Динни говорила себе: «Бедная девочка! Нам обеим досталось. Что ей теперь делать? И как я могу ей помочь?»

II

— Какой вкусный завтрак! — объявила Клер, доев сахар, оставшийся на дне чашки. — До чего приятно в первый раз поесть на суше! Когда садишься на пароход и читаешь первое меню, прямо диву даёшься — чего в нём только нет. А потом его сводят к холодной ветчине без малого три раза в день. Вам приходилось испытывать такое разочарование?

— А как же! — ответила Флёр. — Впрочем, нам подавали кэрри[1] — неплохое блюдо.

— Только не тогда, когда возвращаешься. Мне даже смотреть на него противно. Как идёт конференция «Круглого стола»[2]?

— Заседают. Цейлон заинтересован в Индии?

— Не слишком. А Майкл?

— Мы оба заинтересованы.

Брови Клер приподнялись с очаровательной стремительностью.

— Но вы же ничего о ней не знаете!

— Видите ли, я была в Индии и одно время часто встречалась с индийскими студентами.

— Ах, эти студенты. В них вся беда. Они такие передовые, а народ страшно отсталый.

— Клер, если хочешь взглянуть на Кита и Кэт, попроси Флёр свести нас наверх, — напомнила Динни.

Сестры посетили детские и снова сели в автомобиль.

— Поражаюсь Флёр, — призналась Клер. — Она всегда точно знает, что хочет.

— И в общем получает, хотя исключения и бывали. Я никогда не верила, что ей хотелось получить Майкла.

— Неудачный роман?

Динни кивнула. Клер посмотрела в окошечко автомобиля:

— Обычная история. Не у неё одной.

Динни ничего не ответила.

— Теперь в поездах всегда свободно, — заметила она, когда они с сестрой заняли пустое купе в вагоне третьего класса.

— Знаешь, Динни, после той жуткой истории, которую я затеяла, я побаиваюсь встречи с отцом и мамой. Честное слово, мне совершенно необходимо приискать работу.

— Да, в Кондафорде ты быстро затоскуешь.

— Не в этом дело. Мне нужно доказать, что я не круглая идиотка. Интересно, сумела бы я заведовать гостиницей? Они у нас на редкость старомодные.

— Мысль неглупая. Такое место требует напряжения, зато даёт возможность общаться с массой людей.

— Это что, насмешка?

— Нет, дорогая, просто голос здравого смысла: ты же никогда не согласишься похоронить себя в глуши.

— А как попасть на такое место?

— Ума не приложу. Кроме того, теперь людям не на что разъезжать. Боюсь также, что заведование гостиницей требует предварительного изучения технической стороны дела. Впрочем, тебе поможет твой титул.

— Я не желаю носить его имя. Лучше буду просто миссис Клер.

— Понятно. Тебе не кажется, что мне следовало бы знать обо всём несколько подробнее?

Клер помолчала и вдруг выпалила:

— Он — садист.

Динни посмотрела на запылавшее лицо сестры и созналась:

— Никогда не понимала толком, что это такое.

— Человек, который ищет сильных ощущений, причиняя боль тому, кто их доставляет. Жена — самый удобный объект.

— Родная моя!..

— Всякое бывало. Мой хлыст для верховой езды — это уж последняя капля.

— Неужели он?.. — в ужасе вскрикнула Динни.

— Да.

Динни пересела на скамейку сестры и обняла Клер:

— Дорогая, ты должна освободиться!

— Как? Доказательств-то нет. И, кроме того, не выставлять же напоказ такую мерзость! Ты — единственная, кому я могу об этом рассказать.