На день погребения моего - [84]

Куда бы он ни попал, это больше не было похоже на Колорадо, а эти существа, которые о нем заботились, не были похожи на обычные отбросы дорог  — скорее, на пришельцев из очень далеких краев. Всё это время, как начал он теперь вспоминать, он бодрствовал, находясь вне своего тела, скользил над пейзажем без каких-либо мирских тревог, что бы ни значило в это мгновение слово «мир», пытаясь как можно дольше оставаться в этом бездумном и умиротворенном состоянии, пока не увидел, что они готовы сдаться, положить сверху несколько камней и оставить его червям, что заставило его поспешно вскочить обратно в свое тело, сейчас, он не мог не заметить, странно сиявшее.

   — Слушай, Найджел, он еще дышит?

 —  Честно говоря, Нэвилл, откуда я знаю, есть у кого-нибудь зеркальце или что-то такое?

  — Подождите! У меня есть в вещевом мешке.

   — Тщеславный ты человек!

 Так первый взгляд Нового Лью на восстановленный мир подарил ему возможность увидеть его собственные удивленные поросшие волосами ноздри, дрожавшие в овале элегантного зеркальца для путешественников, украшенного серебристым женским локоном, или, может быть, водорослями на воде, без сомнения, дорогое, затуманенное ритмичным дыханием, принадлежавшим, очевидно, ему.

 —  Вот,  — один из них протянул флягу. Лью не понял, что внутри, ему показалось, что какой-то сорт бренди, но он сделал большой глоток и вскоре был на ногах. Парни даже нашли поблизости его лошадь, физических травм у нее не было, а вот психические  — это другая история.

  — Спасибо, парни, думаю, я смогу продолжить путь.

  — Даже и не мечтай!  — воскликнул Нэвилл.

  — Кто бы ни пытался тебя взорвать, эта попытка может повториться,  — сказал Найджел.

Лью посмотрел на этих двоих. Его спасители с первого взгляда не казались теми, кто сможет отпугнуть заинтересовавшегося им бомбиста. Шляпы-трилби, бархатные бриджи, стрижки в виде бахромы, оружейные ремни, украшенные горными лилиями и диким первоцветом. Он решил, что это  — влияние Оскара Уайльда. С тех пор, как знаменитый поэт вернулся в Англию после своего турне по Америке, исполненный энтузиазма по отношению к Западу и в особенности  — к Лидвиллу, в этих горах появилось множество эпатажных авантюристов.

 А с другой стороны, где еще он пересек бы то, что с ясностью открылось ему как ужасное американское разделение между охотником и добычей?

 К ночи они были среди старых руин культуры Анасази где-то на западе от долины Долорес.

   — Словно Красный Индейский Стоунхендж!

   — Только другой!

Они сидели в «магическом треугольнике», зажигая ароматические свечи и какие-то самокрутки из местной грифы, один из них достал странную, хотя и не такую уж странную, колоду карт.

   — Что это, мексиканские карты, да?

   — Британские на самом деле. Ну, мисс Колмен-Смит в Вест-Индии....

 —  Эти мечи я узнаю, и эти кубки, но что это за персонаж висит вниз головой, и его ноги согнуты четверкой...

  — Это Повешенный, конечно же. О, слушай, ты никогда не видел колоду карт таро?

 — «Мечта каждого хироманта» и «Первоклассно!», и так далее, включая смущающе длительное рассматривание лица Лью:

    — Да, темные волосы и глаза, это обычно пиковый валет...

   — Сейчас, Льюис, если не возражаешь, ты как Кверент должен попросить у карт ответ на определенный вопрос.

   — Конечно. Сколько китайцев в Южной Дакоте?

   — Нет-нет, что-то о твоей жизни, что тебе нужно узнать. Что-то личное.

   — Вопрос «Что, черт возьми, здесь происходит?» подойдет?

   — Можно. Приступим

И конечно же последней картой в раскладе, которая, по словам этих субчиков, действительно имела значение, снова оказался Повешенный.

В небе каждые несколько секунд появлялись изгибы света, потом распадавшиеся в разные стороны. Это был метеоритный дождь Персеид, сезонное событие, но в этот раз казалось, что весь сезонный свод распороли, как подушку. Не говоря уже о индейских духах, всю ночь носившихся вокруг, потешаясь, как могут только индейцы, над тайнами белого человека.

Следующим утром троица поехала на юг, намереваясь сесть на поезд в Нью-Мехико  — Нэвилл и Найджел собирались вернуться в родную Англию, и через неделю они обедали в большом и необычайно роскошном кабинете ресторана, официанты в вагоне-ресторане и даже персонал служебного вагона оказался изящнее, чем в гостинице среднего уровня в Чикаго. Платой за этот щедрый прием были слухи, неизбежные, как копоть на паровозе, о загадочном заговоре с целью взрыва поезда.

 — Вероятно, надо всех высадить, пусть уходят,  — высказал свое мнение мистер Гилмор, обер-кондуктор.

 —  Неудобная ситуация, Шеф,  — Лью вернулся к своей бывшей идентичности, которая удалялась от него всё дальше во время этого долгосрочного отпуска, или, может быть, даже мирового турне.  — Что у нас тут есть, индейцы? Итальяшки? Банда трубачей?

Мистер Гилмор достал носовой платок размером с салфетку из салуна, чтобы вытереть пот с бровей:

 — Всё, что угодно, но есть по крайней мере одна история. У них имеется кое-что общее  — это намерение устроить адский взрыв. Больший, чем от динамита. Весь Техас, и, возможно, Нью-Мехико превратится в бесплодную землю  — и глазом не успеешь моргнуть.