На дальних воздушных дорогах - [52]

Скорость возрастала. Сейчас должно было решиться все: впереди уже виднелся конец полосы. Вдруг я с ужасом заметил, что через несколько мгновений могу крылом самолета начать «косить» винты выстроенных с правой стороны дорожки самолетов! Чтобы прервать взлет, не было уже ни места, ни времени. Если теперь постановить моторы, пользы от этого не будет никакой: мы неизбежно устремимся прямо в море.

— Держите полный газ! — крикнул я и нажал изо всех сил на левую педаль, поворачивая одновременно и штурвал влево. Справа, на расстоянии десятков сантиметров от конца крыла мчащегося вперед самолета, промелькнули винты стоящих в ряд самолетов. «Еще хотя бы немножко!» — пронеслось у меня в голове. Я взглянул на указатель скорости: 160. Порядок! Я энергично потянул штурвал на себя — мы поднялись в воздух… Взлетная полоса исчезла, под нами простиралось бесконечным зеркалом безмятежное водное пространство.

— Убрать шасси! — дал я команду, и у меня будто гора свалилась с плеч. Горячие струйки пота стекали по лицу и шее.

Когда шасси было убрано, скорость сразу возросла. Мы могли начинать набирать высоту. Это оказалось и необходимым, так как прямо по курсу был виден довольно высокий горный хребет, расположенный на противоположной стороне залива. Перелететь через него прямо было нельзя, поэтому я повернул немного вправо, в открытый океан. Уточнив курс, я включил автопилот. Он был замечательным помощником, очень хорошо управлял самолетом и тем самым давал пилотам, мне и Обухову, не один час отдыха.

Последний этап полета через „большую воду“

Моторы гудели тихо и монотонно. В самолете царило молчание. Экипаж, особенно инженеры и штурманы, которым картина только что состоявшегося взлета была видна лучше всего, еще не пришел в себя после нервного напряжения.

Однообразную поверхность океана на несколько мгновений оживил большой караван судов, сопровождаемый военными кораблями. Мы ясно видели, как внизу, на кораблях, махали нам в знак приветствия руками и фуражками: «Счастливого пути!» Я выключил автопилот и ответил международным приветствием летчиков, покачав крыльями и пожелав «Счастливого плавания!».

Караван шел из Америки в Советский Союз. Мы ожидали встретить его еще в Рейкьявике. На транспортах было оружие и боеприпасы, предоставленные нашей Родине по ленд-лизу.[6]

Пассажиры поудобнее расположились в своих креслах и собрались вздремнуть. На этот раз спать разрешалось — мы летели сравнительно низко, не выше 3000 метров, необходимости в кислородных масках не было.

Штурманы ловили в секстанты единственную мерцающую впереди звезду. Вообще навигационные возможности оказались скудными — ни солнца, ни звезд, а радиомаяки находились вне пределов слышимости.

Время шло. Справа на горизонте должна была появиться Гренландия.

— Скоро ли мы увидим Гренландию? — спросил я у штурманов.

— Через час, — сообщил Штепенко. — Однако, очевидно, она будет окутана облаками.

Золотарев и Дмитриев возились у пультов управления моторами. Через каждые полчаса они регулировали их рабочий режим, чтобы самолет достиг большей скорости с меньшей затратой горючего.

По доносящимся из наушников обрывкам разговора я понял, что нашему уважаемому мистеру Кэмпбелу опять не удается установить связь с Америкой. А надо было знать, какова погода на месте посадки. Полет длился уже седьмой час, и до побережья Северной Америки было недалеко.

Штепенко вдруг сказал:

— Эндель Карлович, возьмите градусов тридцать вправо.

— Зачем? — спросил я недоверчиво.

— Мы приближаемся к зоне слышимости радиомаяка.

— И сколько времени потребуется, чтобы войти в нее?

— Минут десять.

Я взял новый курс и приказал инженерам уточнить запасы горючего. Через несколько минут Золотарев подал мне листок с расчетом: бензина осталось немногим больше двух тысяч литров.

Через десять минут Штепенко попросил вернуть самолет на прежний курс и тоже спросил о запасах бензина.

— На два летных часа, — ответил я, посмеиваясь про себя. Я знал, что бензина хватит еще, по крайней мере, на два с половиной часа. Но пусть последние пятьсот литров будут моим резервом — для посадки.

В парящей ниже нас пелене облаков образовались просветы. Через них виднелась поверхность океана с редкими льдинами.

Арктика!

Вскоре я заметил на горизонте долгожданную темную полосу. Земля! Я напряг зрение: действительно ли земля? Эта черная полоска могла ведь быть и грядой темных облаков… Я смотрел внимательно и еще не решался сообщить об этом другим.

— Кажется, кончается облачный покров, — сказал я в микрофон.

— Земля! Вижу впереди землю! — крикнул вдруг лейтенант Гончаров.

Взгляды всех устремились вперед на темную полосу. Значит, это была все же земля! Облачный покров кончился, на горизонте виднелись острова, а за ними — Американский материк.

— Товарищ командир! — услышал я голос Низовцева. — Я получил данные о погоде. Аэродром Гандер не принимает, там туман. В Гус-Бее ясная погода, видимость пять километров.

Нам везет. Все в порядке: впереди материк, знаем погоду, радиосвязь поддерживается!

Штепенко установил радиокомпас на волну радиостанции Гус-Бей, а я сразу же взял курс туда. Погода была совершенно ясная, только над озерами и заливом, в направлении которого мы летели, белели комки тумана. Однако это не причиняло нам огорчения, настроение у нас было хорошее…