На далеких окраинах - [3]

Садовник спал крепко. Его ничто не беспокоило. Большой шмель мелодично басил, предполагая, вероятно, спуститься на кончик горбатого, чисто библейского носа.

За стеной послышался топот лошадиных ног; звуки двигались вдоль стены, приближаясь в калитке. Красивый желтый сеттер шарахнулся с террасы, где он спал и, прыгая через арыки, понесся ко входу.

— Возьми лошадь, эй!.. Поводи ее здесь хорошенько... Ишь, как замылилась... — отдавал отрывистые приказания приятный, несколько охриплый баритон.

— Прекрасный карабаир у вас, полковник, — заметил довольно вкрадчиво другой голос. — Сюда, сюда пожалуйте, в мои новые владения.

— Да, ничего, недурен... Сюда?

Перешагнув через высокий порог, вошли в сад два человека: один, впереди, среднего роста, несколько худощавый, с подвижной и умной физиономией, в круглой соломенной шляпе, в широком парусиновом пальто, в кожаных черных штиблетах поверх летних панталон, в перчатках и с хлыстом в руке. Другой высокого роста, в форменном кителе, со щеголеватыми, несколько изысканными манерами.

— Давно бы пора, полковник, давно...

— Да я, знаете ли, все собирался, но как-то все не мог собраться, то то помешает, то другое... А у вас великолепно!

— Ну, полноте...

— Нет, право... Тень, прохлада, виноград... Все это в восточном вкусе... Превосходно...

— Что мог, полковник, что мог... Конечно, тут еще многого недостает...

— Ну, чего же недостает? — Полковник как-то растягивал слова и произносил их несколько в нос: он находил, что эта манера говорить весьма изящна.— Вы уж слишком требовательны, добрейший Станислав Матвеевич, конечно, человеческой фантазии нет границ: она безбрежна; но, принимая в расчет...

— Извините, полковник, много, очень много обяжете. — Тут Станислав Матвеевич приятно улыбнулся и согнулся всем корпусом, приложив к сердцу правую руку. — Чаю, вина, сельтерской воды, льда... — все, что прикажете... без церемонии.

— Если так, то я попрошу сельтерской воды и красного вина... Эта несносная жара...

— Извините... я сейчас распоряжусь.

Хозяин усадил гостя на ступеньках террасы, покрытых пестрым ковром, и скрылся куда-то направо.

— Шарип! Эй, Шарип!.. — слышался хозяйский голос.

Спящий у пруда сарт приподнялся, посмотрел вокруг себя мутными заспанными глазами, поправил шапочку, зевнул на весь сад и поднялся на ноги. Лениво шагая, он пошел на зов хозяина.

Гость сперва посидел немного, потом его сманила чистая дорожка и густая тень у пруда. Он встал и пошел, заложив за спину руки и волоча по песку свою саблю. Красивая собака лежала в траве и, подняв свою умную морду, казалось, заигрывала.

— Ну, иси! иси! Как тебя там звать; Збогар, Мильтон, Трезор... все равно, ну, пойди, дурак, ну, иди ж...

Собака встала и подошла, виляя пушистым, мягким, как шелк, хвостом.

— А ну, тебе должно быть жарко; надо покупаться, а, надо?..

Полковник поднял какую-то щепочку, поплевал на нее и бросил на самую середину пруда. Собака все время следила глазами за щепкой, потом с размаха бросилась в воду, выловила брошенное и поплыла к берегу; здесь она с трудом, раза два обрываясь, выкарабкалась на сухое место, выпустила изо рта поноску и отряхнулась.

— Молодец, молодец... Ай, да водолаз... Ну-ка еще...

— Вы, верно, охотник, полковник? — раздался сзади голос хозяина. — Милости просим; все готово. У меня это делается довольно скоро, потому что все под руками.

— Да это манифик; нечто вроде «Шахерезады»; знаете, эти восточные сказки... Раз, два...

— Усаживайтесь покойней... Лед изрублен недостаточно мелко, но это лучше: не так скоро тает... Возьмите эту подушку, вам будет удобнее...

На террасе поставлен был низенький стол, не выше полуаршина, так что, лежа на ковре, можно было удобно доставать с него все, что нужно. Стол этот был покрыт белой скатертью; посередине стояла туземная чашка из зеленой глины с нарубленным, сверкающим льдом, вокруг нее лежали бутылочки с сельтерской водой с подрезанными проволоками, по бокам подымали свои чеканенные носики два высоких металлических кунгана (кувшина) с красным вином и стояли стаканы с чайными ложечками, тут же распространяло аромат блюдо с виноградом, персиками и гранатами; последние были разрезаны и сверкали своей кроваво-красной внутренностью в массах бледно-восковой зелени винограда.

В углу, на последней ступеньке, кипел ярко вычищенный самовар, и тот же старик-садовник перетирал полотенцем плоские, зеленые чашечки с китайскими буквами на донышках.

— Ну что, полковник, слышно в ваших, так сказать, высших административных сферах?..

— Особенного ничего, но предполагают — (тут голос был значительно понижен), — предполагают, что поход неизбежен.

— И, думаете, скоро?

— То есть, как бы вам это сказать... Пока все еще одни предположения... Весьма недурное вино; Первушин, положительно, совершенствуется.

— Я, знаете ли, предполагаю, на случай похода, тоже пристроиться к войскам.

— В качестве воина?..

Полковник улыбнулся и скосил глаза на говорящего.

— Нет, зачем? Это не в моем характере. Я даже совсем оставил службу; с часу на час жду приказа об отставке.

— Так в качестве волонтера, любителя сильных ощущений?..

— Вы шутите... Конечно, без сильных ощущений не обойдется, но для этого только не стоит беспокоиться: это все я предоставляю натурам более героическим, чем моя... Чаю, Шарип!.. Не прикажете ли?..