На чужой земле - [14]
Из того самого вагона, куда рыжий мужик хотел пристроить дочь, надо вынести тифозного. Уже сутки, как он стонет на соломенной подстилке. Он не ест, и куски хлеба горкой лежат возле него, как сено возле больной лошади… И вот двое санитаров в белых передниках вытаскивают носилки, накрытые шинелью.
— С дороги! — зло кричат они на солдат. — Разойдись!
Вступают в дерьмо и ругаются:
— Ишь, нагадили, черти…
Солдаты не спешат их пропустить.
Из-под шинели торчат новые сапоги, и солдаты, тряся чубами, со злостью думают, что эти сапоги скоро достанутся «белым передникам». Вот и не хотят дать санитарам дорогу. Из открытого окошка в вагоне появляется лошадиная голова. Конь прядает чуткими ушами, раздувает ноздри, выгибает крутую шею. Он почуял войну, раны и кровь, и тоскливое, протяжное ржание разнеслось по округе.
Солдаты забираются в поезд, подмигивают дочери рыжего мужика, дескать, коменданту на глаза не попадись, и тихо зовут:
— Давай, залезай… Есть место… Того, тифозного…
Понемногу теплеет. Повсюду разливается легкий солнечный свет, но вдруг скрывается в густом паровозном дыму. Рыжий мужик быстро поднимает туго набитые мешки и закидывает в вагон. Потом подсаживает свою рослую дочь. Ее тут же подхватывают несколько пар красных, жадных солдатских рук, и гулкий смех вместе с хриплым скрипом задвинутой двери, дрожа, затихают в воздухе.
Паровоз надсадно свистит.
— Готов? — слышится прокуренный голос машиниста.
— Готов, готов, — отвечает женский голос, переделанный на бас.
И дым вперемешку с искрами и ржавчиной окутывает все вокруг.
Перед закрытым вагоном, выпятив богатырскую грудь, стоит рыжий мужик. Стоит, широко расставив ноги, будто вросшие в землю, и кричит мощным, низким голосом:
— Матрена, пустые мешки назад привезешь! Они тоже денег стоят! Матрена!..
1922
Евреи
Это случилось жарким летним утром, когда в Саксонском саду собираются старые процентщики, чахоточные и те, кому нечего есть. Я, как всегда, сидел напротив часов. Интересно проверить: когда сосчитаю до шестидесяти, пройдет ровно минута или нет?
Прекрасный способ забыть про голод.
Мимо моей скамейки шествует господин с густой шевелюрой, в очках и пелерине. Он ведет на цепи собачонку с такой же курчавой шерстью, как его волосы, и вышагивает она так же неторопливо, как он сам. Даже нос у нее точь-в-точь как у хозяина: широкий, приплюснутый. Не хватает только очков в золотой оправе.
Я почувствовал, что господин в пелерине разглядывает меня. Едва я тоже посмотрел на него, как он быстро отвернулся и потянул за цепочку собаку:
— К ноге, Бек…
Но вдруг остановился, секунду подумал и подошел к скамейке.
— Простите, можно присесть?
— Присесть? Да пожалуйста, места сколько угодно.
Мы опять посмотрели друг на друга. Ясное дело, сейчас у нас завяжется разговор, вопрос только, кто первый начнет. Господин в пелерине покашливает в кулак, будто стеснительный, неопытный парень, который решил познакомиться с девушкой в саду. Теперь мой ход. Я должен что-нибудь сказать, например:
— Жарко сегодня…
Или:
— Миленькая собачка у вас…
Но я молчу. Наверно, это голод виноват, что я не в настроении вести беседы и мучаю человека. Наконец мой сосед не выдерживает:
— Интересная у вас страна. В такое время молодые люди сидят в саду. У нас вы такого не увидите. Никогда!..
Вот он и поймал меня на крючок. Теперь я просто обязан спросить:
— А можно узнать, у вас — это где?
— Конечно, молодой человек. У нас — это в Англии…
Я приподнимаю бровь. Странно! Говорят, все англичане — светловолосые и молчаливые. А мой сосед — черный, кудрявый и очень разговорчивый. Да еще и нос у него как будто специально чтобы очки носить.
Но меня больше интересует другое:
— Гм… Ну, а безработных… В смысле людей, у которых нет… Ну, например, у которых нет…
— Нет хлеба, хотите сказать?
— Вот-вот. Что, таких в Англии уже не осталось?
— Да нет, что вы, конечно, есть такие! Но, во всяком случае, они не сидят в саду.
— А где же?
— Где? Есть в Англии такие дома, построенные добрыми, праведными людьми, где можно и пищу получить, и ночлег. Еще и хорошую книжку почитать дадут…
Я огляделся по сторонам. Прямо тоска взяла, почему я не в Англии, где есть такие добрые, праведные люди. А мой сосед все говорил и говорил о доброте своих соотечественников.
— Мы хотим помочь всем, — закончил он. — И неграм, и цыганам, и китайцам, и индейцам. И язычникам, и евреям.
— Да неужели?..
— Вы сами можете убедиться, молодой человек. Пойдемте со мной…
Мы снова посмотрели друг на друга. А потом я посмотрел на себя. Ничего у меня нет: ни денег, ни любимой девушки. Что ж… Я весело поднялся со скамейки:
— Пойдемте…
Он взял меня под руку и представился:
— Бенджамин Клепфиш.
Пока мы шли, мне не давала покоя одна мысль: странно! В английских романах, которые я читал в переводе, такой фамилии мне не попадалось…
Англичане оказались совсем не страшными. Они не представляли собой опасности даже для богачей или девушек. Да, несколько девушек там тоже было. В основном рыжие и некрасивые, просто ужасно некрасивые. Понять их было очень трудно, казалось, они нарочно коверкают слова, как маленькие дети, когда делают вид, что говорят на иностранном языке. Со мной девушки разговаривали по-немецки, но не на чистом немецком, а с еврейскими словечками, как говорят галицийские евреи. И фамилии у них были самые что ни на есть английские: мисс Кац, мисс Гольд, мисс Абарбанель, мисс Шапиро. Но самое сильное впечатление произвели двое мужчин, с которыми меня там познакомили. Один был высокий, тощий, с белесыми бровями, багровой шеей и устрашающе огромным, острым кадыком. Он был одет в длинный сюртук, застегнутый до самого горла, и говорил тоненьким, писклявым голоском.
Исроэл-Иешуа Зингер (1893–1944) — крупнейший еврейский прозаик XX века, писатель, без которого невозможно представить прозу на идише. Книга «О мире, которого больше нет» — незавершенные мемуары писателя, над которыми он начал работу в 1943 году, но едва начатую работу прервала скоропостижная смерть. Относительно небольшой по объему фрагмент был опубликован посмертно. Снабженные комментариями, примечаниями и глоссарием мемуары Зингера, повествующие о детстве писателя, несомненно, привлекут внимание читателей.
Имя Исроэла-Иешуа Зингера (1893–1944) упоминается в России главным образом в связи с его братом, писателем Исааком Башевисом. Между тем И.-И. Зингер был не только старшим братом нобелевского лауреата по литературе, но, прежде всего, крупнейшим еврейским прозаиком первой половины XX века, одним из лучших стилистов в литературе на идише. Его имя прославили большие «семейные» романы, но и в своих повестях он сохраняет ту же магическую убедительность и «эффект присутствия», заставляющие читателя поверить во все происходящее.Повести И.-И.
Роман замечательного еврейского прозаика Исроэла-Иешуа Зингера (1893–1944) прослеживает судьбы двух непохожих друг на друга братьев сквозь войны и перевороты, выпавшие на долю Российской империи начала XX-го века. Два дара — жить и делать деньги, два еврейских характера противостоят друг другу и готовой поглотить их истории. За кем останется последнее слово в этом напряженном противоборстве?
После романа «Семья Карновских» и сборника повестей «Чужак» в серии «Проза еврейской жизни» выходит очередная книга замечательного прозаика, одного из лучших стилистов идишской литературы Исроэла-Иешуа Зингера (1893–1944). Старший брат и наставник нобелевского лауреата по литературе, И.-И. Зингер ничуть не уступает ему в проницательности и мастерстве. В этот сборник вошли три повести, действие которых разворачивается на Украине, от еврейского местечка до охваченного Гражданской войной Причерноморья.
В романе одного из крупнейших еврейских прозаиков прошлого века Исроэла-Иешуа Зингера (1893–1944) «Семья Карновских» запечатлена жизнь еврейской семьи на переломе эпох. Представители трех поколений пытаются найти себя в изменчивом, чужом и зачастую жестоком мире, и ломка привычных устоев ни для кого не происходит бесследно. «Семья Карновских» — это семейная хроника, но в мастерском воплощении Исроэла-Иешуа Зингера это еще и масштабная картина изменений еврейской жизни в первой половине XX века. Нобелевский лауреат Исаак Башевис Зингер называл старшего брата Исроэла-Иешуа своим учителем и духовным наставником.
«Йоше-телок» — роман Исроэла-Иешуа Зингера (1893–1944), одного из самых ярких еврейских авторов XX века, повествует о человеческих страстях, внутренней борьбе и смятении, в конечном итоге — о выборе. Автор мастерски передает переживания персонажей, добиваясь «эффекта присутствия», и старается если не оправдать, то понять каждого. Действие романа разворачивается на фоне художественного бытописания хасидских общин в Галиции и России по второй половине XIX века.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Книга «Шесть повестей…» вышла в берлинском издательстве «Геликон» в оформлении и с иллюстрациями работы знаменитого Эль Лисицкого, вместе с которым Эренбург тогда выпускал журнал «Вещь». Все «повести» связаны сквозной темой — это русская революция. Отношение критики к этой книге диктовалось их отношением к революции — кошмар, бессмыслица, бред или совсем наоборот — нечто серьезное, всемирное. Любопытно, что критики не придали значения эпиграфу к книге: он был напечатан по-латыни, без перевода. Это строка Овидия из книги «Tristia» («Скорбные элегии»); в переводе она значит: «Для наказания мне этот назначен край».
Роман «Призовая лошадь» известного чилийского писателя Фернандо Алегрии (род. в 1918 г.) рассказывает о злоключениях молодого чилийца, вынужденного покинуть родину и отправиться в Соединенные Штаты в поисках заработка. Яркое и красочное отражение получили в романе быт и нравы Сан-Франциско.
Собрание сочинений австрийского писателя Стефана Цвейга (1881 — 1942) — самое полное из изданных на русском языке. Оно вместило в себя все, что было опубликовано в Собрании сочинений 30-х гг., и дополнено новыми переводами послевоенных немецких публикаций. В девятый том Собрания сочинений вошли произведения, посвященные великим гуманистам XVI века, «Триумф и трагедия Эразма Роттердамского», «Совесть против насилия» и «Монтень», своеобразный гимн человеческому деянию — «Магеллан», а также повесть об одной исторической ошибке — «Америго».
Собрание сочинений австрийского писателя Стефана Цвейга (1881–1942) — самое полное из изданных на русском языке. Оно вместило в себя все, что было опубликовано в Собрании сочинений 30-х гг., и дополнено новыми переводами послевоенных немецких публикаций. В третий том вошли роман «Нетерпение сердца» и биографическая повесть «Три певца своей жизни: Казанова, Стендаль, Толстой».
Во 2 том собрания сочинений польской писательницы Элизы Ожешко вошли повести «Низины», «Дзюрдзи», «Хам».
Залман Шнеур (1887–1959, настоящее имя Залман Залкинд) был талантливым поэтом и плодовитым прозаиком, писавшим на иврите и на идише, автором множества рассказов и романов. В 1929 году писатель опубликовал книгу «Шкловцы», сборник рассказов, проникнутых мягкой иронией и ностальгией о своем родном городе. В 2012 году «Шкловцы» были переведены на русский язык и опубликованы издательством «Книжники». В сборнике рассказов «Дядя Зяма» (1930) читатели встретятся со знакомыми им по предыдущей книге и новыми обитателями Шклова.Лирический портрет еврейского местечка, созданный Залманом Шнеуром, несомненно, один из лучших в еврейской литературе.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Роман «Улица» — самое значительное произведение яркого и необычного еврейского писателя Исроэла Рабона (1900–1941). Главный герой книги, его скитания и одиночество символизируют «потерянное поколение». Для усиления метафоричности романа писатель экспериментирует, смешивая жанры и стили — низкий и высокий: так из характеров рождаются образы. Завершает издание статья литературоведа Хоне Шмерука о творчестве Исроэла Рабона.
Роман нобелевского лауреата Исаака Башевиса Зингера (1904–1991) «Поместье» печатался на идише в нью-йоркской газете «Форвертс» с 1953 по 1955 год. Действие романа происходит в Польше и охватывает несколько десятков лет второй половины XIX века. Польское восстание 1863 года жестоко подавлено, но страна переживает подъем, развивается промышленность, строятся новые заводы, прокладываются железные дороги. Обитатели еврейских местечек на распутье: кто-то пытается угнаться за стремительно меняющимся миром, другие стараются сохранить привычный жизненный уклад, остаться верными традициям и вере.