На чужбине, 1923-1934 - [13]

(Хотя гетманские и деникинские отряды по своей сути одно и то же... Они в действиях против большинства народа так представлены были, что отделить трудно).

В октябре месяце 18-го года в Бердянском уезде уже открыто выступил прославившийся своими пытками и расстрелами Дроздовский карательный отряд. В Мариупольском - отряды Шарапова и Филатова. Со стороны Дона поглядывал генерал Май-Маевский со своими соратниками Виноградовым и Шкуро. Правда, эти поглядывали только, облюбовывали эту часть украинской земли, усыпанной тысячами помещичьих усадьб, немецкими колониями и богатыми хуторами. Здесь они на будущее предвидели свою почву, а пока главной базой их операции оставались Дон и Кубань.

В Мелитопольском уезде, под покровительством гетманщины, что-то творилось агентами генерала Тило.

Это меня и всех моих друзей из нашей организации, не имеющих за собой кроме брата мужика, ни оружия, ни патронов, ни каких бы то ни было денежных средств, очень беспокоило. В деникинской военной организации мы видели одного из серьезнейших врагов народа. Его организацию ни в коем случае нельзя было сравнивать ни с организацией тщедушной гетманщины, ни с «преславнейшими нашими спасителями» - немецко-мадьяро-австрийской организацией.

И временами нам казалось, что все наши начинания борьбы за волю и право трудящихся будут похоронены вместе с нами. Мы в своем организационном бессилии позорно принуждены будем отдать себя на самую подлую смерть врагам.

Но факел уже был зажжен. Восстание во многих селах началось. И началось под нашим влиянием и с нашим девизом: «Жить свободно -или умереть в борьбе». Кровь полилась.

Нам, организаторам этого пожара, если только мы были честны в своих намерениях, оставалось одно - во всеуслышание открыто и честно сказать: «так пусть же сильнее грянет буря». И, сказав это, броситься всем своим сердцем, всей душой и разумом, всем, что у нас было наисвятейшего, в ураган этой бури.

Глава пятая ДИБРИВСКИЙ БОЙ И ПОСЛЕДСТВИЯ ЕГО

I

Был вечер 30 сентября 1918 года. Я помещался в волостном правлении с. Дибривки. До позднего вечера я проводил крестьянский митинг, до поздней ночи писал приказы отрядам, действовавшим на стороне, и, разослав их крестьянами, только в час ночи освободился и улегся на столы волостного правления уснуть.

Мои товарищи Щусь, Марченко и Каретник, уйдя к повстанцам поужинать, там же вместе с ними спали.

Мой личный адъютант находился в волостном правлении в другой комнате от меня. Не успел я задремать, как адъютант стуком в дверь моей комнаты разбудил меня. Слышу - ружейная и пулеметная стрельба. Вскакиваю, открываю дверь, спешно одеваюсь и тут же узнаю, что со стороны Покровского и Ново-Успеновки на Дибривку наступают. Стрельбу открыли наши заставы № 1 и 3.

К этому времени к волостному правлению сбежались все бойцы.

Во дворе правления стояло много тачанок с лошадьми. Противник перевел огонь одного пулемета на волостное правление, вследствие чего много лошадей наших было убито. Увидя это, я сделал распоряжение выхватывать из двора тачанки на руках и лошадей запрягать в них под прикрытием здания волправления.

Противник назойливо наступал на большой мост через реку Волчья, но наша застава успешно его отбивала.

Кто был этот противник, для нас пока не было известно. Предположение двоилось: или австрийцы или немцы-колонисты и помещичьи карательные отряды. И поэтому, когда лошади в подводы были запряжены, мы быстро сняли заставы и отправились в лес.

Жуткая картина при этом отступлении рисовалась перед нами: по улицам села выскакивали из дворов и бегали крестьяне и крестьянки с детьми, плача, и умоляли нас: «Не покидайте села, общими усилиями мы это наступление отобьем». Но, не выяснив, какие силы противника, из кого они состоят, мы задерживаться не могли и маленькой рысцой направились прямо к воротам леса (с. Дибривка, оно же Б.Михайловка, расположено над Дибривским лесом). В это время наступающими был зажжен возле этих ворот крестьянский дом. Пламя пожара освещало площадь перед лесом, а из самих ворот был открыт по нас пулеметный огонь.

Мы бросились в другую сторону леса.

Здесь, прежде чем пропускать подводы в лес, я спешил человек 3035 наших бойцов и поставил их угольником на случай обстрела нас со стороны леса или из-за Волчьей, чтобы сбить этот обстрел и таким образом дать возможность войти обозу в лес.

Едва успел крикнуть - Щусь, давай обоз! - как со стороны леса был открыт по нас меткий ружейный огонь. Я лег и крикнул - взвод, огонь! и одновременно выстрелил из своего карабина; но услышал я только свой выстрел, взвода возле меня не было. Он весь убежал в улицу под прикрытие домов, где стоял обоз и остальные бойцы. Я также приподнялся и перебежал в улицу. Противник не прекращал обстреливать подход к лесу. Приближался рассвет. Бойцы волновались.

Я быстро установил пулемет по направлению стреляющих. Сам взял эти 30-35 бойцов, спустился через канаву в лес и одновременно, -пулемет с одной стороны, а я с бойцами с другой, - открыли огонь по противнику. Вскоре, благодаря этому, проход в лес нами был занят. Противник, поспешно отступая, оставил нам несколько подседланных верховых лошадей, к деревьям привязанных. По лошадям мы узнали, что наступают помещики дибривского района, но не знали только, сами ли или же при поддержке мадьяро-австрийцев.