На черной лестнице - [14]

Шрифт
Интервал

– Н-ну, – выдохнул Игорь и с полуулыбкой смотрел на меня, – значит, не приняли?

Несмотря на множество слов, протараторенных только что, когда здоровался, обнимался с парнями, я не успел, да и не решился твердо ответить, поступил в училище или нет. Отделался эмоциональными, но бессвязными междометиями. Теперь же наступил момент признаваться… И я почти уже начал говорить то, что заучил, обкатал, сделал вроде бы правдой – что увидел, как там всё обстоит в Москве, насмотрелся на абитуриентов, на всю эту корыстную суету и умчался обратно сюда; да, я был уверен, что сейчас скажу об этом Игорю, но наткнулся на его взгляд, на его полуулыбку и понял, что он знает, с первой секунды определил, что со мной произошло. И сказал тихонько, жалобно, как получивший двойку школьничек:

– Экзамен по специальности завалил. И сразу уехал. – Вздохнул, помолчал, все-таки решил слегка оправдаться: – Не понравилось мне там. Мерзко как-то…

– Ну и плюнь. На черта тебе надо это училище! Я тогда хотел отговаривать, а потом решил: нужно дать возможность попробовать. Обжечься, так сказать… Запретил бы, ты ведь потом бы всю жизнь жалел, злился на меня… Ничего, Ромка, мы тут с тобой еще такое наделаем! Честно, рад, что все так случилось. Как раз вовремя ты вернулся…

– Подожди, – перебил я, чувствуя, как опять во мне разрастается, растворяя остальные мысли, потребность начать другую, новую жизнь, жизнь без театра, без Игоря. – Подожди… Я вот поговорить хотел с тобой…

– Минуту, – он повернулся к девушке. – Свет, спускайся сюда… Познакомьтесь, – привстал, когда высокая, очень стройная в своем платье, какая-то вся светло-золотистая девушка подошла, – это Роман, мой любимец, главная жемчужина труппы. Ты уже о нем наслышана, думаю?

– Да, – кивнула она, приподняла уголки губ, изображая улыбку. – Очень приятно.

– А это – Светлана Чижаева. Заканчивает училище культуры в Абакане… Ездил туда недавненько, увидел, и – вот… – Игорь с гордостью посмотрел на стоящую перед ним девушку. – Понял, кого ищу. Божьей милостью Мариенгофская Ольга.

– Что?.. Кто божьей милостью? – не понял я.

Игорь глянул на меня с удивлением, а потом спохватился:

– А, ты ведь не знаешь! Я за «Циников» взялся! Не читал? Мариенгофа?.. Потрясная вещь, сейчас особенно – в самую точку. Параллели по всем линиям!

Я заинтересовался:

– Пьеса?

– Нет, проза. Про времена военного коммунизма и начало нэпа. Одни в нищете, другие по ресторанам. И русская интеллигенция посреди этого… За две недели инсценировку сделал, на подъеме… Давно такого вдохновения не испытывал. Светланку увидел, – Игорь снова обвел взглядом девушку, – и засел… В центре – два юных существа. Ольга и Владимир. Они любят друг друга, стараются быть в стороне от ужасов времени… Ольгу вот сразу нашел, почти насильно привез. Теперь она пленница наша! Обещает не убегать, по крайней мере, до осени. Да, Светланка?

Встретившись с ним глазами, девушка неожиданно широко улыбнулась, до розовых десен над ровным рядом белых зубов; я засмотрелся, сдерживая внезапное желание встать, и обнять ее, и погладить языком эти зубы, и зная, что это невозможно – для нее теперь есть только один, кому она позволит себя целовать… Игорь тряхнул меня за плечо, переключая внимание.

– А с Владимиром просто беда… Всех наших перепробовал. Честно сказать – валенки. Сам даже, грешным делом, подумывал взяться. Только… – Он задумался, словно бы снова взвешивая все «за» и «против». – Нет, староват я для юной души… Как говорится, каждому возрасту – свои песни… Правда, Светланка?

Они опять встретились взглядами, но теперь Светлана не озарилась. Просто смотрела на Игоря. Молча… Такое выражение лица и такое точно молчание я видел уже не один раз. Так смотрели на него чуть ли не все девушки, побывавшие в нашей труппе, – смущенно-преданно. И молчали так же, как сейчас эта золотистая: зачем слова, вы знаете, и все вокруг пусть видят, знают, что я с вами, я со всем согласна, всегда согласна. И понимаю, что сейчас вы шутите, Игорь, немножко играете – вам нельзя без этого…

Они смотрели друг на друга, а я на них… Сейчас рубану, что ухожу от него, что больше не чувствую себя актером, а его считаю подлецом, гадом. Напомню, что у него есть сын, Мишутка, что из-за него медленно гибнет женщина. И не она одна. Потащу отсюда эту новенькую, объясню, что и она станет ему не нужна – только сделает дело и попадет в число лишних…

– Свет, принеси роль, пожалуйста. Вон ту, Сашину, – услышал я сквозь свой грохочущий внутри монолог голос Игоря. – Пусть Роман знакомится.

Девушка легко взбежала по боковым ступенькам на сцену. Взяла с крышки рояля стопку бумаг и быстро, красиво пошла обратно к нам. Платье шуршало.

Подала роль Игорю, а он – мне.

– Почитай.

Тонкие серые листы. Слегка уже помятые, потертые… Знакомый шрифт Игоревой пишущей машинки – он всегда сам распечатывает роли и только на пишущей машинке, у него уверенность, что компьютер убивает жизнь…

– А завтра целиком пьесу получишь. Я один экземпляр в Отдел культуры отдал – буквально позавчера сообщили, что принята, будут финансировать… У меня такие идеи по декорациям!.. Ну, ты чего скис-то? Спати хочешь, бедолага?


Еще от автора Роман Валерьевич Сенчин
Елтышевы

«Елтышевы» – семейный эпос Романа Сенчина. Страшный и абсолютно реальный мир, в который попадает семья Елтышевых, – это мир современной российской деревни. Нет, не той деревни, куда принято ездить на уик-энд из больших мегаполисов – пожарить шашлыки и попеть под караоке. А самой настоящей деревни, древней, как сама Россия: без дорог, без лекарств, без удобств и средств к существованию. Деревни, где лишний рот страшнее болезни и за вязанку дров зимой можно поплатиться жизнью. Люди очень быстро теряют человеческий облик, когда сталкиваются с необходимостью выживать.


Дождь в Париже

Роман Сенчин – прозаик, автор романов «Елтышевы», «Зона затопления», сборников короткой прозы и публицистики. Лауреат премий «Большая книга», «Ясная Поляна», финалист «Русского Букера» и «Национального бестселлера». Главный герой нового романа «Дождь в Париже» Андрей Топкин, оказавшись в Париже, городе, который, как ему кажется, может вырвать его из полосы неудач и личных потрясений, почти не выходит из отеля и предается рефлексии, прокручивая в памяти свою жизнь. Юность в девяностые, первая любовь и вообще – всё впервые – в столице Тувы, Кызыле.


Моя первая любовь

Серия «Перемены к лучшему» — это сборники реальных позитивных историй из жизни современных писателей. Забыть свою первую любовь невозможно. Была ли она счастливой или несчастной, разделенной или обреченной на непонимание, это чувство навсегда останется в сердце каждого человека, так или иначе повлияв на всю его дальнейшую жизнь. Рассказы из этого сборника совершенно разные — романтичные, грустные, смешные, откровенные… они не оставят равнодушным никого.


Русская зима

В новой книге Романа Сенчина две повести – «У моря» и «Русская зима». Обе почти неприкрыто автобиографичны. Герой Сенчина – всегда человек рефлексии, человек-самоанализ, будь он мужчиной или женщиной (в центре повести «Русская зима» – девушка, популярный драматург). Как добиться покоя, счастья и «правильности», живя в дисбалансе между мучительным бытом и сомневающейся душой? Проза Сенчина продолжает традицию русской классики: думать, вспоминать, беспокоиться и любить. «Повести объединяет попытка героев изменить свою жизнь, убежать от прошлого.


Зона затопления

У Романа Сенчина репутация автора, который мастерски ставит острые социальные вопросы и обладает своим ярко выраженным стилем. Лауреат и финалист премий «Большая книга», «Русский Букер», «Национальный бестселлер», «Ясная Поляна».В новом романе «Зона затопления» жителей старинных сибирских деревень в спешном порядке переселяют в город – на этом месте будет Богучанская ГЭС. Автор не боится параллели с «Прощанием с Матерой», посвящение Валентину Распутину открывает роман. Люди «зоны» – среди них и потомственные крестьяне, и высланные в сталинские времена, обретшие здесь малую родину, – не верят, протестуют, смиряются, бунтуют.


Квартирантка с двумя детьми

В новом сборнике известный писатель-реалист Роман Сенчин открывается с неожиданной стороны – в книгу включены несколько сюрреалистических рассказов, герои которых путешествуют по времени, перевоплощаются в исторических личностей, проваливаются в собственные фантазии. В остальном же все привычно – Оля ждет из тюрьмы мужа Сережу и беременеет от Вити, писатель Гущин везет благотворительную помощь голодающему Донбассу, талантливый музыкант обреченно спивается, а у Зои Сергеевны из палисадника воруют елку.


Рекомендуем почитать
Змеюка

Старый знакомец рассказал, какую «змеюку» убил на рыбалке, и автор вспомнил собственные встречи со змеями Задонья.


На старости лет

Много ли надо человеку? Особенно на старости лет. У автора свое мнение об этом…


«…И в дождь, и в тьму»

«Покойная моя тетушка Анна Алексеевна любила песни душевные, сердечные.  Но вот одну песню она никак не могла полностью спеть, забыв начало. А просила душа именно этой песни».


Дорога на Калач

«…Впереди еще есть время: долгий нынешний и завтрашний день и тот, что впереди, если будем жить. И в каждом из них — простая радость: дорога на Калач, по которой можно идти ранним розовым утром, в жаркий полудень или ночью».


Похороны

Старуха умерла в январский метельный день, прожив на свете восемьдесят лет и три года, умерла легко, не болея. А вот с похоронами получилось неладно: на кладбище, заметенное снегом, не сумел пробиться ни один из местных тракторов. Пришлось оставить гроб там, где застряли: на окраине хутора, в тракторной тележке, в придорожном сугробе. Но похороны должны пройти по-людски!


Степная балка

Что такого уж поразительного может быть в обычной балке — овражке, ложбинке между степными увалами? А вот поди ж ты, раз увидишь — не забудешь.


Изобилие

Новая книга рассказов Романа Сенчина «Изобилие» – о проблеме выбора, точнее, о том, что выбора нет, а есть иллюзия, для преодоления которой необходимо либо превратиться в хищное животное, либо окончательно впасть в обывательскую спячку. Эта книга наверняка станет для кого-то не просто частью эстетики, а руководством к действию, потому что зверь, оставивший отпечатки лап на ее страницах, как минимум не наивен: он знает, что всё есть так, как есть.


Минус

В книгу вошли две повести Романа Сенчина — «Минус» и «Вперед и вверх на севших батарейках». Их герой — полный тезка автора — и автопортрет, и самопародия: как настоящий реалист, он пишет о том, что хорошо знает.Действие «Минуса» происходит в небольшом сибирском городке, Роман работает монтировщиком в театре. Таскает тяжелые декорации, спит с актрисами, пьёт от тоски по вечерам… а ночью мечтает о далекой столице. Герой повести «Вперед и вверх на севших батарейках» уже живет в Москве, учится в Литинституте, успел жениться и развестись, и близок к цели — стать известным писателем.


Чего вы хотите?

В новой книге известного прозаика Романа Сенчина собраны три повести – одна из них, самая яркая и лиричная, написана от лица старшей дочери автора, по горячим следам событий на Болотной площади. В героях этой повести любопытный читатель без труда узнает оппозиционера Сергея Удальцова, скандального публициста Сергея Шаргунова и заглянет за кулисы повседневной жизни Сенчина – в его компьютер и даже холодильник.Героями двух других повестей стали диаметрально противоположные по духу мужчины: житель курортного городка без профессии, охваченный печоринской тоской и энтропией, и оренбургский летчик, исполненный гайдаровского героизма.В этом триптихе Сенчин фиксирует ближайшую по времени действительность, не приукрашивая и не замалчивая ничего.


Срыв

Роман Сенчин – прозаик, автор романов «Елтышевы», «Зона затопления», «Информация», многих сборников короткой прозы. Лауреат премий «Большая книга», «Ясная Поляна», финалист премий «Русский Букер», «Национальный бестселлер». Слом, сбой в «системе жизни» случается в каждой истории, вошедшей в новую книгу Романа Сенчина. Остросоциальный роман «Елтышевы» о распаде семьи признан одним из самых важных высказываний в прозе последнего десятилетия. В повестях и рассказах цикла «Срыв» жизнь героев делится на до и после, реальность предлагает пройти испытания, которые обнажат темные стороны человеческой души и заставят взглянуть по-другому на мир и на себя.