На берегу незамерзающего Понта - [7]

— Ну не кипятись! Мы же волнуемся. Был бы это мальчик твоего возраста, это все… понятнее… без Милана… какой-нибудь скрипач или еще что-то… чтоб вместе, а не — статус у него, а платье — у тебя.

Полина подскочила со стула и тут же оказалась рядом с матерью. Обняла за плечи и заговорила в самое ухо:

— Я же его не за статус люблю и не за платье. А просто. Ну что сделаешь, если он старше? Вон Петька теть Галин! Ему еще больше… И мы вместе, ну правда. Ты же видела его!

— Видела, — вздохнула мать. — Вот видела! И тебя с ним — видела. У большого мальчика маленькая девочка… Я не говорю, что это плохо… если тебе хорошо.

— Мне хорошо, — Полина снова поластилась к матери, поцеловала в щеку. — И я тебя люблю!

— И я тебя люблю, — прижала Татьяна Витальевна дочку к себе, чмякнув макушку. Взяла из вазочки конфету и сунула ей под нос. — На электричку опоздаешь… может, еще пару дней побудешь? Дома тоже пианино есть. Раз следующие выходные в пролете, а?

— Нет, концерт скоро. Аристарх Вениаминович меня со свету сживет, если начну прогуливать.

Приват-профессор Фастовский нагонял ужас не только на своих студентов, но и на всех остальных в академии, что, впрочем, не мешало его ученикам благодарить судьбу, что попали именно в его цепкие руки.

— Не сживет, — хмыкнула мать. — Звезда курса. И заменить тебя будет некем.

— Сживет! — рассмеялась Полька. — Сначала сживет, потом будет реанимировать.

— Ладно, Фастовский Фастовским. Обыкновенный Фастовский. А когда там этот ваш фестиваль грандиозный? В филармонию точно не успею, чтобы твоего гениального лицезреть, так может хоть туда… вы там на что собираете-то? На онкоцентр?

— Ага, — кивнула Полина. — На детское отделение. Только Фастовский не знает. Узнает — сживет меня со свету во второй раз.

— Двум смертям не бывать, одной не миновать, — мудро постановила Галка, подхватившись из-за стола и прихватывая блюдце и чашку. — Я тебе домой собрала. Стас хоть встретит-то? Или сама тащить будешь?

— Стас встретит, — улыбнулась Полька и повернулась к матери. — А ты правда приедешь? Это в пятницу, с двенадцати, под Дюком. Приедешь?

Татьяна Витальевна улыбнулась и снова надела очки, так и валявшиеся уныло на столе.

— Ты же знаешь, сезон на носу. Но я буду очень стараться. Правда буду.

— Полька, я приеду! — хохотнула Галка. — И бестолкового своего уговорю, можно?

— Можно, можно! Все приезжайте. Будете группой поддержки.

— Слышишь, Тань, твоей Польке поддержка нужна групповая. До́жили!

— Ребенок, — усмехнулась Татьяна Витальевна. — Мы попробуем. Ладно, пойду машину из гаража выведу. Отвезу на станцию. Ты одевайся, Галка, сумки! А то и правда опоздаем.

Очень скоро они все дружно сидели в машине. Полька ворчала, что еды ей собрали на месяц, Галина уверенно возражала, что ее бестолковому этого и на два дня не хватит, Татьяна Витальевна сосредоточенно держала руль и бормотала под нос что-то про неожиданные появления на дороге озабоченных весной котов.

На вокзал приехали минут за десять до электрички, и теперь в беззлобные пререкания дочери и подруги вмешалась Татьяна Витальевна.

— Так, — поправляя очки и поднимая от ветра воротник пальто, скомандовала она. — Одеваться тепло. Кушать хорошо. Предохраняться. Кстати, ты в этом году к врачу ходила?

— Ходила, — смутилась Полина. — Что ты со мной, как с маленькой.

— А ты и есть маленькая. Хоть и с мужиком. Все нормально?

— Нормально! И вообще, у тебя уже я была, когда тебе двадцать было.

— Была, была. И при любом раскладе тебе легче жить, чем мне. Но лучше перебдеть, чем недобдеть. Кстати, я там квартиру оплатила на два месяца тебе. Если хозяйка явится, ты напомни, чтобы квитанцию на коммуналку не забыла.

— Скажу, — Полина чмокнула мать в щеку и запрыгнула в остановившийся в это самое время у платформы вагон. — И позвоню, когда приеду.

Когда двери электрички закрылись, она бодро помахала в окно рукой так и не ушедшим матери и Галине, устроившись на лавке, достала из сумки телефон, и пальцы ее быстро замелькали по экрану, словно по клавишам.

Глядя на профиль дочери, четко очерченный в окне вагона, Татьяна Витальевна снова сжала воротник пальто. Сердилась. Устала. И даже не пыталась этого скрыть. Впрочем, от кого скрывать? От Галки? А та, полуобернувшись к подруге, вдруг хмуро сказала:

— Пережимаешь, мать.

В сердце ухнуло. Татьяна Витальевна сглотнула и медленно проговорила:

— Не хочу, чтоб как я. Если как я — то все зря. Все, что делала.

— Ну, во-первых, Стас — не твой придурок. А во-вторых… Она же у тебя и нахваталась.

— Заметно?

— А то! Крутит мужиком, как хочет. Пользуется. Выжимает. Знакомый, блин, портрет.

— И не любит, — медленно проговорила Зорина, но уже не Галке. И не дочери, чей светлый локон скользнул по стеклу. Себе.

В это мгновение электричку чуть качнуло, и она устремилась вперед, все ускоряясь и оставляя женщин на залитом солнцем перроне станции Затока.

Так ее и качало следующие полтора часа до самой Одессы. То постоит посреди степи, то дальше поедет. Полина, изучившая, кажется, каждый кустик на этом маршруте, давно уж не разглядывала в окно проплывающий мимо пейзаж. Вот и сейчас в наушниках играли каверы на клавире, а перед глазами довольно часто ярко вспыхивал экран новым сообщением в мессенджере. Она отвечала сразу и обстоятельно. И мысленно подгоняла время. К Стасу, в Одессу, домой.