На берегу незамерзающего Понта - [11]

— Черный, горячий и сладкий, — пояснила она, разворачиваясь в его руках.

— Потом кофе, — прошептал Штофель. Его дыхание щекотало ее лицо. А ладони скользили от талии по ребрам — к груди, забравшись под блузку. — Или тебе очень хочется кофе?

— Неа…

— Тогда давай перенесем его… на вечер… Иди сюда.

Полина закинула руки ему на шею и коснулась его губ поцелуем. Он глухо рыкнул и подхватил ее под бедра. Его язык совсем не так, как при встрече на перроне, вторгся в ее рот. Все размолвки с ним решались просто. Через постель. Хотя это приносило кратковременный эффект, но сглаживало.

Не успела она оглянуться, как уже оказалась на диване в гостиной, а он нависал сверху, торопливо расстегивая ее джинсы и коротко выдыхая. Его же брюки были расстегнуты и приспущены. Она помогала ему. Раздевалась сама, стаскивала футболку с него. Привычно разводила колени, чтобы почувствовать его бедра между своими. Тихо охала, когда горячая плоть проскальзывала в нее и ритмично двигалась внутри, стремясь к разрядке.

Чуть позже он замрет на мгновение, сцепив кулаки там, где окажутся пальцы — на ее волосах или запястьях, а она охнет снова — чуть громче и облегченно.

Так, как должно быть.

Так, как было всегда.

Так, как она привыкла.

А потом, откатившись на спину, он негромко спросит:

— Ты как?

Она поцелует его в ответ — в губы, или в шею, или в плечо — и, притихнув, устроится рядом. Он прижмет ее к себе, и его тяжелая рука ляжет на ее грудь, мешая дышать. Потом, позже, возможно, все начнется сначала. Ему никогда не хватало одного раза. И удовлетворив свой первый порыв, в следующую их попытку он не отпускал ее дольше.

К ночи она все так же привычно была дома. Знала, что Стасу не нравится, но снова настояла на своем. Он отвез ее и ее сумку с припасами в небольшую однушку в спальном районе после ужина и кофе — как оговорено, крепкого и сладкого.

В горячей воде, наполнившей ванную сладким запахом роз и сандала, Полина трогала себя так, как никогда не прикасался к ней Стас. Скользила пальцами, находя заветную точку, распаренную, возбужденную, требовательную. Фантазировала о его языке, сдерживала вскрик. И доводила себя до экстаза, разглядывая шальными глазами потолок.

Он был ее первым. Он многое открыл ей. Он любил ее.

Их знакомство походило на романтичную сказку.

Один из главных спонсоров академии, коллекционирующий звания и регалии, в его случае — сферы влияния, устраивал празднества в честь юбилея бизнес-клуба, который он основал десять лет назад. Пожелав по этому поводу, чтобы лучшие учащиеся академии дали камерный концерт в ресторане, который тоже, к слову сказать, принадлежал все тому же спонсору.

Ему никто не мог отказать. Даже такой академический зубр, как Фастовский. И Полина, будучи его лучшей ученицей, в своем концертном платье, не скрывающем, а скорее подчеркивающем достоинства фигуры, которыми щедро наделила ее природа, в тот вечер дважды поднималась на сценический подиум ресторана.

Отыграв свой второй номер, она вышла в гардероб, набирая службу такси. Там и была остановлена Стасом — одним из членов клуба и приглашенным на юбилей. Впрочем, его имя она узнала после. Он, безусловно, произвел на нее впечатление своим ростом, правильными чертами лица, темно-синим пиджаком в тонкую клетку и резким парфюмом, проникшим в нее вместе с его негромким голосом и грамотной речью. Тогда ей показалось, что навсегда. Или она решила для себя, что навсегда.

Их беседа была недолгой, он отпустил ее в тот вечер, но принялся настойчиво ухаживать за ней после. Полина же не была настроена сопротивляться. «Девочка созрела». Ей хотелось общения, хотелось мужчины, хотелось любви. Стас подходил как никто другой из ее окружения. С машиной, домом, опытом — о таких мечтают.

Мечтают, пока мечта не становится привычкой.

Слишком быстро не осталось ничего неизвестного между ними — ни на людях, ни в спальне. И все чаще Полина чувствовала беспокойство и неудовлетворенность.

С неудовлетворенностью можно было справиться под душем. От беспокойства возможным лекарством мог стать ЗАГС как следующая ступень отношений…

Тихонько всхлипнув от судороги, посланной быстрыми пальцами сквозь тело, Полина заставила себя выбраться из ванной, завернулась в огромное полотенце и, прошлепав через комнату, забралась под одеяло.

Завтра ее ждали академия и Фастовский. И это было похлеще любого секса.

* * *

Фастовского давно уже прозвали извращенцем. И к тому были все основания у тех, кто прошел через его руки. Шпилил он кого ни попадя. Но любимых своих учеников — с особенной жестокостью. Извращение же состояло в том, что трахал приват-профессор в основном мозг, а после — срал в душу. На фоне этого его рафинированная внешность, аккуратная бородка, прямой пробор в седой гриве и очки почти как у Чехова казались чем-то из другой реальности. Впрочем, говорят, маньяки на маньяков вовсе и не похожи. А Фастовский уже пятый десяток лет вкладывал знания и силы в своих одаренных детей.

Потому сейчас, глядя на напряженную спину одной из одаренных нынешнего поколения воспитанников, он недовольно хмурился и слушал, сжимая пальцами виски, пока, наконец, не выдержал и не рявкнул: