На берегах Невы - [12]

— Как вы считаете, почему Валерия сама не написала письмо? — спросил я его.

— Ну откуда я могу знать. Её гордость?

— Возможно.

— Или её муж не даёт ей писать письма.

— Тоже возможно.

— Я удивляюсь, — он начал. — Вы его друг. Вы единственный, с кем он может говорить. Он будет с вами разговаривать?

— Я не уверен, он несловоохотлив.

— Но вы также и друг нашей семьи. Если бы вы сделали одолжение для нас…. Все издержки будут оплачены.

Мне не хотелось связываться с этим делом.

— Я, собственно, никогда не был его интимным другом. Он мог быть со мной также груб, как и с Денисовым.

— Да, — согласился Дарманский, — Но есть Валерия, она могла бы поговорить с вами. Вы ей импонируете. Она бы говорила с вами более свободно, нежели со мной. Если она в опасности — вы могли бы привезти её домой.

* * *

Больница была белым двухэтажным зданием, окружённым высоким забором. Ворота были закрыты с надписью «Опасно для жизни». Я размышлял, где живут Озолины. В нормальной ситуации ни один доктор не позволил бы своей семье жить рядом с инфекционной больницей.

Но видимо правила были писаны не для Озолина. Как оказалось позднее, Озолины жили в маленьком домике на больничной территории.

Я попросил видеть Озолина. «Его сейчас нет, — сказал неулыбчивый дежурный. — Он поехал в Ригу за медикаментами». Едва он закончил предложение, как дверь приёмной распахнулась, и молодой человек в белом халате вбежал в приёмную: «Вы из столицы?». Я представился и объяснил, что профессор Дарманский просил меня выяснить, что происходит с его дочерью.

— Да, да. Пройдёмте в мой кабинет… Фёдор Лукович, — представил он себя. — Патолог и микробиолог. Я не имею отношения к больным. Я даже рад этому, — и продолжая полушёпотом, — Как повезло, что нет Озолина. У меня есть шанс рассказать, что происходит. Ужасно! Пожалуйста, не говорите Валерии, я имею виду госпоже Озолиной, что это я написал письмо, в результате которого вы приехали. Я тут около четырёх лет. До Озолина тут был доктор Конов, который ушёл ассистентом к профессору Омельянскому в Московский университет. Сначала всё было нормально. Конечно, не особенно приятно с ним работать. Но терпимо. Иногда он приглашал меня на ужин к ним домой, но не часто, пару раз в месяц. Она — необыкновенный человек. Она весёлая, общительная, у неё прекрасный голос. Я играл на фортепиано, и мы пели русские песни, проводя вечера. Её муж, вроде, не возражал нашим попыткам как-то оживить существование в этом ужасном месте. Но затем сразу всё вдруг переменилось. Я не знаю, что между ними произошло, но больничная прислуга Люба сказала, что Валерия плачет каждую ночь, что он очень груб с ней, и что он даже бил её. Она днями ходит опухшая, под глазами круги. Он никого не приглашает в гости и перехватывает все письма. Они не приглашали меня уже месяцев восемь. Люба говорит, что он запирает её в ванной, пока он на работе. Неделю назад, когда Озолин был в Риге, я влез к ним в дом через окно. Валерия выглядела ужасно: бледная, истощённая. Но она отказалась говорить со мной.

— Давайте пойдём к ней, — предложил я.

— Вы лучше идите один. Я не то, чтобы боюсь Озолина. Я хоть сейчас уволюсь, но возможно, Валерия лучше будет разговаривать с вами.

Я согласился. Лукович проводил меня до дома Озолиных, где он меня и оставил. Хмурая женщина средних лет открыла дверь.

— Госпожа Озолина дома? — спросил я.

Она замешкалась:

— Нет… её нет.

— Не говорите не правду, — я терял выдержку. — Она дома. Проводите меня к ней.

— Господин Доктор велели никого не пускать к ней.

Я оттолкнул её в сторону:

— Её родители велели мне видеть её.

— Её комната закрыта. У меня нет ключей. Господин Доктор берёт их с собой, когда уезжает.

— Он сумасшедший, — я уже был злой.

Не обращая внимания на несчастную женщину, я прошёл через гостиную и маленькую столовую. В конце была дверь, которая могла быть от комнаты Валерии.

— Валерия! — позвал я. — Ты здесь? Твой отец послал меня.

— Он… он приехал? Я не могу выйти из комнаты. Она закрыта. У Любы есть ключи…. Скоро Леонид возвращается, — она плакала. — Спасите меня, пожалуйста.

— Давайте сюда ключи или я зову полицию! — потребовал я у женщины.

Испуганно, она взяла ключи из кармана и открыла дверь. Валерия, худая и бледная, бросилась ко мне: «Спасите меня…. Я теряю рассудок… Он сумасшедший, сумасшедший… сумасшедший…».

— Так что, я сумасшедший? — Озолин стоял в дверях. — Ты, сука, смеешь называть меня сумасшедшим?».

И он сделал движение, как бы намереваясь ударить её. Я схватил его за руку и вытолкнул из комнаты.

— Ты не имеешь права вмешиваться в мои семейные отношения.

— Ты сошёл с ума, Леонид. Ты живёшь не в шестнадцатом столетии. Она имеет такие же права, как и ты. Она не твой раб или собственность. Одно слово её отца, и тебя уволят и посадят за жестокость или запрут в сумасшедший дом.

Я толкнул его на диван:

— А теперь говори, что это всё за бред?

— Дай мне выпить.

Я нашёл бутылку водки и налил ему. Он выпил залпом. Его руки тряслись, его глаза были красные, а лицо опухшим.

— Не знаю. Знаю ли я?

— Говори медленно.

— Говори!… Я давно разучился говорить.

— Выпей ещё.

Он начал. Медленно. Еле-еле.