На берегах Невы - [11]

— Я знаю. Знаю. Это иррационально, но как вам кажется? Вы знаете Валерию, какая она прекрасная, добросердечная девушка. Она наделена таким порывом к счастью. Вы знаете его… вы часто с ним говорили…. Какое будет ваше предварительное суждение? Пожалуйста, будьте со мною искренни.

— Я сожалею, что ваша дочь вышла за него замуж, — сказал я и сразу же пожалел об этом.

— Я благодарю вас за вашу искренность. Это нелегко было для вас.

* * *

Через две недели Озолины прибыли в Петербург. Её родители дали великолепный приём: был оркестр, танцы, шампанское. Озолин выглядел счастливым и даже иногда улыбался. Однако, Валерия, душа любой компании, была сдержана и как-то подавлена.

— Мои поздравления. Валерия, — я нашел момент, чтобы заговорить с ней. — Леонид — прекрасный человек.

— Да… а что нет?

— Он немного несоциальный, — сказал я.

— Но он гений…. Я должна помочь ему, я помогу ему. Он посвятил себя науке, я пожертвую жизнью ради этого.

— А вы должны? Ваша жизнь….

— Да! Как мадам Кюри….. Вместе…. Это и есть истинная любовь…. Самопожертвование…

— Самопожертвование? — запротестовал я, — Это не истинная любовь — это заместитель.

— Я чувствую в внутри себя потребность пожертвовать ради человека, которого я люблю.

— Абстрактная любовь, подобие любви, — настаивал я.

— Не пытайтесь разрушить мои понятия счастливого брака.

— Ваши иллюзии…

Она резко оборвала разговор:

— Во всяком случае, поздно анализировать мои чувства, — её улыбка была жалкой, её энтузиазм невесты уже был едва заметен.

Мы ожидали, что Озолин вернётся в военно-медицинскую академию, и будет продолжать работать там. Для Дарманских было шоком узнать, что Озолин отказался возвращаться в академию и вместо этого уезжает главным врачом маленькой инфекционной больницы, расположенной на малюсеньком островке около Риги. Это была больница для неизлечимых больных. Это давало ему возможность экспериментировать с их лечением.

Был декабрь. Три месяца спустя после того, как Озолины уехали в Аренсбург, Дарманские пригласили меня на ужин. Кроме родителей был их сын Олег, и Валерина двойняшка — Марианна — законченный пианист.

— Я … Мы так рады, что наши страхи, по-видимому, оказались напрасными, — профессор сиял, встречая меня в прихожей. — Наша Валерия пишет письма, полные восхищения и удовлетворения. Она помогает мужу собирать библиографию для его работы и переводит немецкие и французские статьи.

— И он, конечно, эксплуатирует её энтузиазм, — Олег внёс нотку скептицизма в оптимизм отца. — У них нет служанки, а только приходящая уборщица. Вы видите, он очень демократичен, чтобы использовать слуг, но не настолько демократичен, чтобы прекратить использовать свою собственную жену как служанку. Отвратительно….

— Они никуда не выходят, — добавила Марианна. — У них не бывает гостей. Она только наедине со своим гением-мужем, поглощённым в свою работу.

— Дети, прекратите. Вы очень придираетесь к своему родственнику.

— Я отказываюсь воспринимать его как своего родственника. Он узколобый эгоист.

Дарманские были счастливой семьёй. Можно было чувствовать тесные отношения между родителями и детьми. Все они живо интересовались всеми культурными и артистическими событиями. В их доме всегда было полно народа, часто неприглашённого, но всегда приветствуемого. В них все была искренняя радость жизни и инстинктивное желание принести счастье каждому.

Они всегда собирали средства для помощи больным и бедным студентам, они рассматривали это как часть своего существования. Видя их такими свободными в своих проявлениях чувств, такими человечными в своих реакциях, в противоположность поведению Озолина, внезапно мне стало неспокойно за судьбу Валерии. Как иррациональна эта женщина: интеллигентная, образованная, способная, и как ей управляют какие-то слепые иллюзии!

* * *

Они были женаты уже около года. Было позднее лето, почти осень. Северный ветер уже гулял по берегам Невы. В эти последние недели лета, когда мои уже собирались возвращаться с дачи, неприятные новости дошли до меня. Нет, не о Валерии. Доктор Денисов, медицинский проверяющий по Рижской области, был в больнице в Аренсбурге и был очень недоволен поведением доктора Озолина. «Он был очень груб со мной, — жаловался Денисов нашему декану, своему близкому другу. — И, в действительности, очень груб к своему больничному персоналу. Не выдержан, отказался доложить о своей работе, как ему положено. Никогда за двадцать лет работы я не встречал такого поведения. Я отказался даже попрощаться с ним. Я пишу рапорт в министерство с рекомендацией направить комиссию, чтобы уволить его если необходимо».

В начале сентября я получил срочный звонок от профессора Дарманского, чтобы я пришёл к нему на работу.

— Что-то там не в порядке, — сказал он мне. — Валерия перестала нам писать несколько недель назад. Сначала мы не волновались, мы полагали, что они просто счастливые молодожёны. Но вчера пришло письмо, и оно было не от неё. Это не её почерк. Штемпель «Аренсбург». Небольшой клочок бумаги, и всего несколько строчек: «Ситуация невыносимая. Валерия в опасности. Помогите!». И подпись: «Её друг».