На берегах Дуная - [148]

Он достал из планшета лист бумаги и тут же отложил его в сторону. Не стоит. Что скажешь в записке? Она и так все поймет. Рука машинально нащупала топографическую карту. Он достал ее и развернул. Вот горы, где ночью пробирался он с Букановым и радистами. А где теперь эта маленькая санитарка Варя? Сколько в ней душевной красоты! Вот высота, где похоронен Сергей Ермолаев. Сергей прожил всего двадцать один год. А он, Аксенов?.. Он двадцать восемь. Двадцать восемь! Как мало! Любил он в детстве в весеннем лесу спрашивать кукушку, сколько лет осталось ему прожить. И кукушки отвечали по-разному: одна насчитает что-то больше пятидесяти, а другая прокукует лениво раз семь-восемь — и замолкнет.

Взгляд продолжал скользить по карте. Длинный и широкий разлив озера Балатон. Летом, наверно, чудесно тут. Сады кругом, виноградники и невысокие сопки. Хорошо бы приехать сюда после войны вдвоем с Настей и побродить по берегам, на лодке покататься… Застывшая голубизна Дуная. И тут берега сплошь покрыты виноградниками… Вот село Дунапентеле. Ночевал он здесь однажды. А сейчас немцы там, по всему берегу. Только острова удерживают наши… Село Адонь. Здесь встречал он танковый полк и сопровождал его до города Секешфехервар… Десятки населенных пунктов с трудными названиями… И с каждым из них было связано какое-то воспоминание, каждый был чем-нибудь дорог и близок… А вот и сплюснутое, вытянутое на десять километров в длину, заросшее камышом озеро Веленце…

И вот это чистое, ничем не отмеченное место, где в подземелье сидит он сейчас. Через это место направлен главный удар гитлеровцев на Будапешт. Они пойдут здесь, обязательно пойдут. Передовые части уже почти достигли границ склада. Вот-вот они ворвутся и загрохочут над головой. Отсюда они нацелятся на Будапешт. Другого пути нег. Сотни танков устремятся через эту равнину. И если во-время взорвать эти тысячи тонн, то от танков и от всего, что окажется вблизи склада, останутся только воспоминания. Ведь это ж… Ведь это ж для противника страшнее десятка дивизий. Только один взрыв — и будет уничтожена почти вся наступающая группировка фашистских войск, сметена с лица земли за какие-то доли секунды. И все это будет сделано ценою жизни двух человек, двух майоров. Сколько советских людей спасет этот взрыв? Тысячи, пожалуй даже десятки тысяч. Ведь если фашистские танковые дивизии прорвутся в Будапешт и соединятся с окруженной группировкой, то вся гвардейская армия и соседняя армия сами могут оказаться в окружении. Бой придется вести без боеприпасов, без горючего, без продовольствия, а это гибель, И взрыв спасет все… Да, да!.. Спасет.

Аксенов встал и прошелся по комнате. Черным лаком поблескивал рояль. Он остановился около него, поднял крышку и тронул клавиши. Тоненький звон дрожанием наполнил комнату.

Аксенов придвинул стул и сел. Пальцы сами забегали по клавишам. Он не слышал, как вошел Незнакомцев и остановился у двери.

Незнакомцев стоял, не сводя взгляда с рассыпанных темнорусых волос и подвижных пальцев Аксенова. Струны выговаривали вначале что-то грустное и мечтательное, потом словно тихая рябь прошлась по уснувшему вечернему озеру, подул легкий ветерок, зашептались листья на деревьях, водная гладь всколыхнулась, зашуршали, набегая друг на друга, игривые волны, и загудело все, застонало в буйном наплыве вихря. Глухо шумит старый непролазный бор. Среди взвизгов ветра и скрежета сучьев раздаются испуганные вскрики птиц и на высокой ноте через все звуки проносится чей-то плач… И разом все смолкло. Только слышно, как хлещет прямой дождь. И дождь перестает. Еще перешептываются деревья, но по всему чувствуется, что вот-вот брызнет солнце и все заискрится вокруг, заблестит мокрыми красками и успокоении вздохнет земля.

Аксенов сложил руки на клавишах и замер…

— Коля, что играл ты? — склонился к нему Незнакомцев.

— Не знаю, — покачал головой Аксенов и медленно поднялся. Пальцы соскользнули с клавиатуры, и два звука — один высокий, протяжный, похожий на окончание соловьиной грели, другой басистый, медленный, как жужжание отягченного медом шмеля, — заиграли, перебивая друг друга. Победил все же высокий и протяжный. Когда уже гудение смолкло, в комнате чуть слышно звенел нежный пересвист. — Не знаю, ничего не знаю, — продолжал Аксенов и, схватив Незнакомцева, закружил его по комнате. Незнакомцев рванулся, обхватил его руками поперек туловища и усадил в кресло.

— Давай, Коля, допьем-ка бутылочку, а? — весело предложил инженер.

— Нет, — так же весело улыбаясь, покачал головой Аксенов, — нам с тобой нужны светлые головы, без единого пятнышка.

— Разрешите, товарищ гвардии майор? — раздался от двери знакомый голос.

— Заходи, Буканов, заходи, — шагнул Аксенов навстречу шоферу.

— Я доложить пришел, — переминался с ноги на ногу Буканов, — машину я проверил. Мотор — как часы! Восемьдесят километров в час без звука.

— Ну и что? — не понимая, спросил Аксенов.

— Так вот я и говорю: восемьдесят километров это так, шутя, а то и все сто жиманем.

— Замечательно. Очень хорошо. С такой скоростью и поедешь.

— Да поехать-то я, конечно, поеду, — мялся Буканов. — Только вот ведь это как… Ну… В общем мне в машину четырех человек сажают.