На берегах Дуная - [144]

Хозяин — высокий старик с высохшим морщинистым лицом, желтыми слезящимися глазами и жиденькой трясущейся бородкой — вышел на крыльцо, признал, видимо, в Бахареве начальника и жестами пригласил его в дом. Такая же сморщенная, худенькая старушка в потрепанном сарафане и статная, дородная женщина лет тридцати с красивым смуглым лицом испуганно жались в углу первой комнаты. Из-за них настороженно выглядывали три пары любопытных детских глазенок.

Бахарев жестами приказал старику, женщинам и детям расположиться на кухне, а для своих людей занял две комнаты. Он всех разведчиков разбил на смены, Аристархова, Косенко и Мефодьева назначил старшими и приказал двум сменам отдыхать, а одной дежурить, сменяясь через каждые два часа. Лесник предложил картошку, мясо и хлеб. Скоро успокоились и женщины. Под наблюдением Тони и Степы Гулевого женщины начали варить похлебку. Голодные разведчики то и дело заглядывали на кухню. Гулевой сердито махал на них руками и подмигивал на уснувшую с ножом и картошкой в руках Тоню. Женщины тихо переговаривались, с жалостью посматривая на девушку. Старуха достала из-за печки полосатый матрац, расстелила его на полу и знаками попросила Гулевого уложить девушку. Степа легонько поднял Тоню. Она что-то проговорила во сне. Нож и полуочищенная картошка упали на пол. Женщина принесла подушку, подложила ее под голову Тони и, горестно покачав головой, перекрестилась.

Свободные от дежурства разведчики, не имея сил дождаться завтрака, уснули кто где мог. Крепились только Косенко и Гулевой. Ефрейтор хлопотал на кухне, а сержант по-хозяйски осматривал дом, подбирая с мадьяром все, что можно было использовать для постелей. Они натаскали соломы, завалили ею весь пол и сверху прикрыли домотканными коврами.

Наконец завтрак был готов.

Бахарев, обжигаясь, глотал картошку и мясо. Только сейчас он почувствовал, как сильно проголодался. Гулевой разбудил Тоню. Она моргала, отмахиваясь, и устало валилась на матрац. Степа несколько раз поднимал и усаживал ее, но девушка никак не могла проснуться. Гулевой набрал в рот воды и сбрызнул лицо Тони. Она вскрикнула, тряхнула головой и виновато улыбнулась.

— Ешь, ешь немедленно! — сердито покрикивал на нее радист.

Старушка поставила и перед ним тарелку, но ефрейтор не отходил от Тони, пока она не съела всю похлебку.

— Вот теперь ложись и спи, сколько хочешь, — улыбнулся он девушке и принялся за свой завтрак.

Бахарев еще раз предупредил Аристархова, Косенко и Мефодьева, как нести охрану, и, сбросив шинель, улегся на солому, подложив к правому боку автомат. Сон мгновенно сковал его. Косенко прикрыл ноги капитана своей шинелью.

Проснулся Бахарев под вечер. Вскочив на ноги, он осмотрел комнату и сердито спросил Аристархова:

— Почему раньше не разбудили?

— Зачем? — усмехнулся Аристархов. — Вы так здорово спали. Я второй раз заступил дежурить, и жаль было тревожить вас.

— Жаль, жаль, — ворчал Бахарев, — весь день проспал. Ничего не случилось?

— Все в порядке. Кругом тишина. Мадьяры на кухне сидят. Успокоились. Теперь не волнуются. Женщины наши шинели чинят и всем новые портянки приготовили, а Тоне хорошие пуховые перчатки подарили.

На кухне опять хлопотали Гулевой и Тоня. При виде Бахарева старик и женщины встали. Капитан улыбнулся и кивком головы попросил их сесть. Тоня раскраснелась. Глаза ее оживленно блестели.

— Ну как, Тонечка, ожили? — спросил ее Бахарев.

— Ага, — улыбнулась девушка, — теперь могу суток пять не спать.

— Товарищ гвардии капитан, попробуйте-ка, вот штука, — протянул Гулевой чем-то наполненную кружку.

Бахарев отпил несколько глотков крепкого виноградного вина.

— Старик полный бочонок подарил, — объяснял ефрейтор, — у него там целый подвал.

— Бор[8],— кивал головой старик, — карош бор. Мадьяр бор.

— Спасибо, — поблагодарил его Бахарев, — за все спасибо.

Старик, видимо, не понимал по-русски, но приветливый голос капитана подсказал ему смысл его слов. Он подошел к бочонку, налил вторую кружку и, улыбаясь, протянул ее капитану.

— Нет, нет, — отказывался Бахарев.

Старик укоризненно покачал головой, отпил половину кружки и подал ее старухе. Та хлебнула несколько глотков и передала молодой женщине.

Бахарев знаками показал, что они ошиблись, и что ему пить много нельзя, так как его ждет работа.

Потом он поблагодарил хозяев и повел группу к фронту. Спускались сумерки. Все ближе и ближе надвигалось зарево переднего края. Линия фронта, видимо, отодвинулась далеко на восток. Там, где вчера стояли танки и артиллерия противника, сейчас зияли в лунном свете темные глазницы окопов. Снег был дочерна вытоптан, словно прошло по нему стадо животных. Повсюду валялись груды стреляных гильз, разбитые ящики и корзины из-под снарядов. Кое-где круглились выбоины воронок. По дорогам к фронту гудели моторы танков и автомобилей.

Бахарев вел группу по опустевшим и безлюдным полям. Чем ближе подходили к бывшему переднему краю нашей обороны, тем все больше и больше чернело воронок. Виднелись трупы и обгорелые танки. Невдалеке взорвалось несколько снарядов.

— Наши! — вскрикнул кто-то позади Бахарева.

Действительно, это била наша артиллерия. Значит, где-то совсем недалеко и наш передний край. Впереди должен быть крупный населенный пункт Полгардь. Раньше там стояли наши тылы.