На белом свете. Уран - [198]

— Я… я не смогу… сейчас вернуться к вам, — с болью, с жалостью промолвила Наталка.

— Это я и хотел услышать. Ты уже никогда не вернешься к нам. — Васько выбежал из комнаты.

Наталка догнала его на крутых ступеньках:

— Вася! Пойми, что… Не говори ему… все может измениться…

— Идем! — взял Лесю за руку Васько.

— Не уезжайте, побудьте, — просила Наталка.

— Наталка, они спешат на поезд, — с упреком напомнила ей мать.

— А ты… ты… я ненавижу тебя! — крикнула матери Наталка.

Она не отпускала Васька, хваталась за полы его пиджака, за руки.

— Не уходи, не уходи.

Давид что-то ей шепнул, и Наталка перестала плакать.

— Передай Платону, — сказал Давид, — что мы приедем с Наталкой, чтобы… поставить все точки над «i»…

Васько и Леся вышли на шоссе, освещенное высокими фонарями. И Лесе казалось, что каждый столб с яркой точкой плафона похож на букву «i».

XVI

Известно, что самые лучшие, самые высокие чувства люди высказывают в поэзии, особенно в песнях. И нет ничего удивительного в том, что появилось множество песен о городах и городишках, о больших водных артериях и обыкновенных речушках. Людям хочется опоэтизировать места, где они родились, и географические пункты, где они живут.

Песни слагают не только известные поэты и композиторы, потому что их мало, а населенных пунктов много. Но если, например, есть песня о Житомире, Тирасполе, Гомеле, Туле, Голой Пристани или Пятихатках, то почему не может быть песни о Косополье? Заведующий районным отделом культуры справедливо спрашивал об этом Юхима Снопа.

— Нет текста, — ответил Юхим.

— Напиши.

— Я не умею писать стихи.

— Ты что, неграмотный? Попроси учителя из Телепенек, ведь он написал песню о своем родном передовом селе? Помнишь?

Телепеньки мои, Телепеньки,

Дорогая ты мне сторона, —

дрожащим голосом запел заведующий райотделом культуры.

Юхиму было не до песен: заболел отец.

Возвратился с Кожухарем и Савкой из области, вошел в хату и слег. Юхим привез врача из Косополья, но старый Сноп даже не допустил его к себе.

— Что у вас болит, Нечипор Иванович?

— Ничего.

И на собрание Сноп не пошел. Лежал в белой сорочке, худой, сивобородый, глухо кашлял. Дождался, пока вернулся Юхим, спросил:

— Ну что, отдали землю?

— Отдали, тату. Шаблей был на собрании… Турчин показывал нам макет, какая будет Сосенка через год-два… Славно.

— А Кожухарь был?

— В президиуме сидел.

— Голосовал?

— Все проголосовали.

— Так и знал… Никому земли не жалко…

— Надо.

— Надо… Возьми-ка, Юхим, ручку да напиши. Слышишь? Юхим знает, что возражать отцу нельзя.

— Что писать?

— «В правление колхоза «Родное поле», — тихо говорит Сноп, — и председателю Гайворону Платону… Андреевичу… Прошу освободить меня с поста бригадира тракторной бригады, потому что бригада вам уже не нужна, а на том клочке земли, что останется в артели, вы справитесь и без меня…»

— Батя…

— Пиши: «…справитесь и без меня». Дай я подпишусь — и отнеси Гайворону. — Взял ручку, долго примерялся и вывел: «Сноп Н.»

Мария прочитала заявление мужа в сенях, встала на пороге, оперлась о косяк и горько заплакала.

К дому подходили Савка Чемерис, Дынька и Перепечка.

— Принимаете гостей?

— Рады будем.

— Кто это там? — спросил Сноп у Юхима. — Кожухарь? Давай мне одежду.

— Нельзя вам вставать, тату.

— Прикрой дверь. Пусть посидят в горнице, а я выйду. — Нечипор Иванович одевался. — Не хочу, чтоб Кожухарь видел меня лежачим. — И Сноп вышел к нежданным гостям.

— Проголосовали? — взглянул на Кожухаря и махнул рукой. — И ты, Савка, руку тянул?

— Я не тово, — кряхтел Чемерис. — Я не очень, значит, тянулся, можно сказать, что и… вот так немножко поднял руку.

— А ты слово говорил? — Сноп остановил взгляд на Кожухаре.

— Говорил. А что мне было делать, когда с шахтами ничего не получается?

— А ты ж обещал, когда мы от Шаблея возвращались, что будешь стоять, как каменная гора. Обещал? — допытывался Сноп.

— Было, — сознался Кожухарь. — Но нам же Шаблей выложил всю, значит, экономику. Не может государство такие деньги тратить, чтобы только тебе угодить… Турчин показал нам, какое наше село будет и город за Выдубом, так я подумал, подумал и сказал, что даю согласие на «Факел».

— Конечно, потому как полезные скопаемые, — пояснил Петро Перепечка.

— Выходит, что вы все умные, только один Сноп дурак и отсталый элемент. — Сноп говорил медлительно, ему было тяжело дышать. — А в машине вы мне что обещали? Вместе просить Турчина, чтоб шахты строил?

— Нечипор, у Турчина все на плане написано, и мы ничего не могли ему доказать, — убеждал Чемерис. — И Шаблей же тебе целый день втолковывал…

— Конечно, полезные скопаемые…

— Никодим тоже голосовал, — сказал Кожухарь. — Не мог же я против колхоза пойти.

— Я проголосовал, потому что мне Текля велела, — виновато посмотрел на Снопа Дынька. — Турчин ей показал, какую хату построят, так она и раскисла. Известно, баба.

— Очень славную хату поставили строители возле клуба, — заметил Перепечка, — для агитации и пропаганды… На три комнаты, с кухней и службами… Я в такую хату перешел бы.

— Добрая хата, — подтвердил Кожухарь. — Хотя бы на старости в такой пожить, а то моя, ей-богу, развалится.

— Тебе дадут! — заверил Сноп. — И на трибуну вылез, чтоб увидели, какой, значит, активный Кожухарь! Выслужился!