На белом свете. Уран - [163]
Глаза Текли рыскали по комнате. Где же вещи Марты? Что она привезла? Ничего Текля не видела, кроме маленького чемоданчика. Когда терпеть уже не было сил, Текля наугад закинула:
— Это вам, Марта, уже и шкаф надо новый покупать.
— Зачем?
— Как привезешь багаж, так его ж надо куда-то девать…
— Ты, Текля, лучше расскажи Марте, как тебе орден вручали, — посоветовала Христина.
— Да что там рассказывать, — заважничала Текля. — Вручил, значит, нам ордена секретарь областной партии. Что кто заслужил. Снопу дали Золотую Звезду, Платону — орден Ленина, мне с Никодимом — по «Почету». До полночи раздавали да награждали, потому что мы вывели наш колхоз, Марта, в такие передовики, что нас уже и не видно тем, кто сзади… Вот секретарь и прикрепил мне и Никодиму по ордену… Села я себе у трибуны и рассматриваю свой «Почет». А Кожухарь и говорит мне: «Видишь, какой Савка Чемерис радый. Это он оттого, что ему больший орден, чем твоему Никодиму, дали». — «Как больший?» — спрашиваю. А он мне: «Трудовой орден выше, чем «Почет». Как услышала я это, то мне уже и праздник не праздник. Не жаль мне для Савки Трудового, но обидно за Никодима. Разве он хуже? Сижу я да горюю, а тут Платон и говорит мне: «Может, вы, тетка, слово скажете?» И уже слышу, как Макар Подогретый объявляет, что будет говорить награжденная Текля. Я, конечно, поблагодарила партию и власть за внимание и ордена, а потом говорю секретарю обкома: прошу вас забрать Трудовой орден у Савки Чемериса и отдать его моему Никодиму, а Савке дать «Почет», потому что у Савки работа конная, он всегда на возу и в теплой конюшне, а мой Никодим сколачивал наш колхоз из досочек, и нет такой постройки в артели, где б не было его рук и головы. И летом, и зимой он в той колесной, дома не держится, а Савка коней накормит и покуривает с фуражирами… Потом подумала я — и говорю: а чтоб не было обидно ни Савке, ни моему Никодиму, то Трудовой орден отдайте мне, а мой «Почет» — Чемерису. Я ведь свой орден на свекле заработала, и с того сахара, что получился с моей свеклы, весь наш Союз может три дня сладкий чай пить. Сказала и села. Такое в зале поднялось: в ладони хлопают, кричат, смеются, а чертов Кожухарь громче всех — это же он подбил меня на такие слова. Подошел ко мне секретарь областной партии, при всех людях обнял и поцеловал меня, дай ему бог здоровья, да так уж поцеловал, что и до сих пор сладко…
Под конец ужина Мотря Савчукова запела:
Так с теми журавлями и вышли из хаты гости Чугая…
Поликарп проводил их до самых ворот, еще раз выслушал добрые пожелания и пошел было к хате. Пошел, да не дошел. Встал как вкопанный посреди двора на зеленой мураве под высокими звездами и задумался. Кто для него сейчас Марта? Жена, любовница? Не хочет он ее краденой любви, не должен он оставить сиротой еще одну дочь Марты. Пусть возвращается к своему Ладьку!
Долго ходил Чугай по саду, сбивая ногами холодную росу, ища ответа на то, что мучило его. «Пойду возьму спичек да еще поброжу», — подумал он.
В кухне было чисто, посуда стояла перемытая. Дверь в комнату прикрыта.
— Поликарп, где ты? Я жду, жду, а ты… — услышал голос Марты и вздрогнул. — Иди сюда, Поликарп…
Горел на столе ночник. Марта лежала в кровати.
— Иди ко мне, иди, любимый мой, — шептала так, как в первую их ночь. — Тебя одного любила и люблю… Чего ж стоишь? Я гадкая тебе? Не простил? Нет?! Тогда плюнь мне в лицо. Растопчи меня. Ну?!
Марта сорвала с себя простыню. Тысячи иголок впились в тело Чугая: Марта лежала перед ним нагая, обессиленно раскинув руки, будто распятая.
Чугай взял фуфайку и вышел из хаты…
На рассвете, пробродив всю ночь по Выдубецким холмам, Поликарп заглянул в окно. Марты не было… Рванул дверь, чуть не сорвал с петель, вбежал в комнату. На столе белел листик бумаги: «Поликарп! Проклятая, растоптанная — все же люблю тебя. Марта». На другой бумажке — адрес и дописано: «Напиши, где наша Стеша».
XI
Много дорог на Украине: широкие асфальтовые автострады и мостовые, старинные битые тракты и поросшие муравой полевые дорожки. А еще больше стежек — от села к селу через поля, яры, луга, вдоль огородов да по берегам речек. Пустое дело перепахать их, перекопать тропинки. Но они всегда возникают снова.
Узенькая тропинка вилась от Русавки к Выдубецким холмам, а оттуда бежала к Сновидову, на взгорье и в Красилов. Эта тропинка, наверное, была вечной. Не только Коляда, а и его предшественники раз сто перепахивали ее, обрывая лемеха плугов, — проходил день-другой, и на вывороченных глыбах земли опять проступала стежка. Хорошо было ходить по этой тропе — легко; казалось, что она живая, вобравшая в себя шелест всходивших по бокам хлебов, вой метелиц, отголоски весенних гроз и нежный перезвон спелых колосков. А еще она таила в себе, может, миллионы следов людей, проходивших по ней, следы одних поколений покрывались следами других.
Арсен Климович Турчин, главный инженер Отар Долидзе и начальники разных служб уточняли трассу будущей дороги от Сосенки на Выдубецкие холмы. Старый шлях, петлявший по русавской пойме, был длинным и неудобным для автопоездов и экскаваторов.
.В третий том входят повести: «Смерть Егора Сузуна» и «Лида Вараксина» и роман «И это все о нем». «Смерть Егора Сузуна» рассказывает о старом коммунисте, всю свою жизнь отдавшем служению людям и любимому делу. «Лида Вараксина» — о человеческом призвании, о человеке на своем месте. В романе «И это все о нем» повествуется о современном рабочем классе, о жизни и работе молодых лесозаготовителей, о комсомольском вожаке молодежи.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Рассказ о последних днях двух арестантов, приговорённых при царе к смертной казни — грабителя-убийцы и революционера-подпольщика.Журнал «Сибирские огни», №1, 1927 г.
«— Священника привези, прошу! — громче и сердито сказал отец и закрыл глаза. — Поезжай, прошу. Моя последняя воля».
«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».
В однотомник ленинградского прозаика Юрия Слепухина вошли два романа. В первом из них писатель раскрывает трагическую судьбу прогрессивного художника, живущего в Аргентине. Вынужденный пойти на сделку с собственной совестью и заняться выполнением заказов на потребу боссов от искусства, он понимает, что ступил на гибельный путь, но понимает это слишком поздно.Во втором романе раскрывается широкая панорама жизни молодой американской интеллигенции середины пятидесятых годов.